Андрей Воронин - Последнее купе

Кафан побледнел.

– Вот и обеспечивай прикрытие, рожа ментовская. А товар – мой, что хочу с ним, то и де лаю. Где товар?!

Балчи ткнул его ладонью в лицо так, что Кафан кубарем слетел на пол. Затем достал пистолет, положил его себе на колени.

– …Да, Кафан, я мент, – сказал он, непрерывно двигая нижней челюстью. – Мусор, если хочешь. И как честный мусор, знающий свое дело, я могу сделать так, чтобы ты, паскуда, жук навозный, наркоман, сдох здесь на месте. И за несу в рапорт: так и так, сопротивление властям, убит при задержании. И, возможно, мне за тебя даже премию дадут в размере трех месячных окладов… И за тебя, Шуба, тоже, так что можешь не дырявить меня своими зыркалами, – Балчи с раздражением пнул ногой ползающего по полу Кафана. – А вместо этого я с вами нянькаюсь. Думаю, как сделать, чтобы было лучше. Уговариваю…

Кафан поднялся, вытер тыльной стороной ладони под носом, сел рядом с Шубой, набычился.

– Да мне твой порошок двести лет никуда не упал, – сказал Балчи. – Лежит, где и должен лежать, никто его не трогал.

– Предъяви, – пробубнел Кафан.

Балчи не успел ничего ответить. Шум из восьмого купе выплеснулся на коридор – там кто-то вышел. Тут же в дверь «девятки» постучали.

– Эй, сыс… соседи! – послышался нетрезвый голос, явно принадлежащий лысому пассажиру. – Где вы там зашились, эй? Расш-шивай-тесь, скоренько! У нас званый обед в честь волжских сыс-с… строителей! Але! Шагомм-арш, где вы там? Але, люди! Я вас не слышу!

Кафан пошевелился, глянул на Балчи.

– Пойти в рожу дать?

– Сиди тихо, – отрывисто бросил лейтенант. Он нервничал.

Лысый побарабанил еще немного, повозмущался, после чего вернулся, видно, в купе.

– Отмороженые какие-то, – сказал Кафан. – С заработков, что ли, едут?

Кронштейн торчит из стены под углом, так что запястья вместе с наручниками все время сползают назад, за голову; как ни крутись – все равно неудобно. И дышать нечем, в глазах темнеет.

И острый бутылочный осколок врезается в бедро, напоминая о необходимости действовать.

«Уравнение для седьмого класса, вот оно как», – думал Жора. Элементарно. Надо просто разбить цифры по группам. Кафан отдельно, Шуба отдельно. Балчи отдельно. И тогда обе стороны сравняются – что и требовалось доказать.

Лена Лозовская явно была из тех вечно отутюженных и заплетенных в косички маминых отличниц, которые первыми сдавали свои контрольные листы и уходили, пока весь класс еще корпел над задачей.

Она и сейчас сидит ровно, как на уроке, внешне спокойная и сосредоточенная, хотя почти не спала прошлую ночь… да если бы только не спала!

И она считает, что уже нашла решение.

Это раздражало Жору.

Дано: Жора и Шуба в туалете, Кафан дежурит в коридоре – как сегодня утром. Действие первое: Жора берет бутылочный осколок, зажимает Шубе пасть и тихо перерезает ему сонную артерию. Действие второе: в дверь стучит Кафан, Жора впускает его и повторяет с ним то же самое. Балчи сидит с Леной в купе, ждет, в конце концов не выдерживает и идет проверить, в чем дело. Стучит: «Эй, что там у вас?» Действие третье… Ну, тут до конца еще ничего не ясно.

Жора считал, что здесь вообще ничего не ясно. Да кто сказал, что огромного Шубу можно прикончить каким-то бутылочным осколком и чтобы при этом Кафан за дверью ни о чем не заподозрил? И кто сказал, что Кафан будет ломиться в туалет, а не побежит за Балчи? И кто сказал, что Балчи, прежде чем отправиться проверить, в чем дело, не пустит Лене пулю в ее умную голову, на всякий пожарный случай?

Гнилое решение, одним словом. На троечку.

Но у задачи есть еще одно «дано». Дано, что никакого выкупа завтра Балчи не получит. Ни цента. И вероятность того, что Жора и Лена живыми доедут до Мурманска – хоть она теоретически и существует, такая вероятность, – на самом деле ничтожно мала.

Потому выбирать не приходится.

…Жора еще раз посмотрел на Лену, затем набрал в грудь воздуха сколько мог, замычал и загремел наручниками – давал понять, что ему что-то нужно. Балчи приподнял голову, повернул к нему мокрое от пота злое лицо.

– Кафан, узнай, в чем дело.

Тот содрал скотч едва не вместе с губами.

– Мне в туалет, – сказал Жора. – Срочно. Шуба растянул рот в улыбке. Кафан вопроси тельно глянул на Балчи.

Балчи отвернулся и резко бросил:

– Никто из купе не выйдет.

– Но я не могу, – сказал Жора. – Будут проблемы.

– У кого будут проблемы?! – заорал вдруг милиционер. – У меня будут проблемы или у тебя?!

– Так нельзя, – сказала тихо Лена. – Нам еще долго ехать, мы же не сможем… И это просто не по-человечески.

Балчи встал, прошелся по купе. За стеной разрывалось радио. Он дошел до стола, вдруг наклонился, достал пустую бутылку из-под лимонной настойки и хватил горлышком о край. Стекло брызнуло в стороны.

– Вот это тебя устроит? – Балчи сунул Жоре под нос то, что осталось от бутылки – оскаленный острыми неровными краями цилиндр. Жора отшатнулся. – Не нравится? Почему же?.. Я думаю, дама из чувства человеколюбия подержит это, пока ты будешь мочиться, и внимательно про следит, чтобы ты не порезался! Что отворачиваешься? Ты что-то говоришь? Я не слышу?..

На взбешенного Балчи было страшно смотреть. Жора сказал в сторону:

– Нет.

Разбитая бутылка полетела на пол.

– Все, – сказал лейтенант, разводя руками в стороны. – Проблема была, проблемы больше нет. Мы можем ехать дальше. И с этого момента все проблемы будут решаться только так.

В его руке оказался пистолет, Балчи с разворота ударил Жору по голове рукояткой, оглушив его. Жора качнулся вперед и повис на наручниках. Лена вскрикнула.

– Сидеть, сука! На место! – рявкнул на нее лейтенант. – Шуба, тебе убрать стекло и выбросить в окно. Кафан, отстегни этого придурка и брось в багажник, чтобы я его не видел до самого Столина…

Сержант Воронько сидел в дежурке у Жени Ледковой, проглядывал протокол показаний Картадзе И. А., составленный небрежно и бестолково, и пил чай с айвовым вареньем. Айву Женя Ледкова покупает в Ставрополье, абрикосы и виноград – на побережье, подсолнечное масло и недорогой коньяк – в Краснодарском крае. А еще мандарины, еще вобла, а также стеклянная посуда и мягкие игрушки, и многое-многое другое… Вилка здешних цен и мурманских всегда оказывается в пользу Жени Ледковой. И в этой вилке состоит ее маленькая сверхзадача, как рядового проводника с окладом в семьсот пятьдесят новых рублей, а каждая станция для нее – это оптовый магазин, работающий по строгому расписанию… Правда, в нынешний рейс все цифры, часы и минуты полетели к черту.

– И что это такое делается? – вздыхала Женя Ледкова. – Сначала опаздывали на два часа, потом нагнали немного: двадцать минут, сорок… и вот тебе раз, уже четыре с половиной часа в минусе.