Дмитрий Петров - Призрак киллера

Когда она узнала, что дата отъезда откладывается, то помрачнела. Щелкунчик решил не раздражать своих нанимателей и действительно не нервировать их отправкой семьи за границу. Пусть все будет, как они хотят. Пусть не сомневаются, так будет лучше. Тем более что ему осталось еще одно «дело» и на этом счет будет закрыт, а его «арбуз» полностью отработан.

Миллиард — это деньги. За них можно и подержать детей с Надей лишних три-пять дней в Москве…

— В Латвию? — переспросил Щелкунчик, размышляя. — Ну, через недельку, я думаю… Вот папа сделает свои дела, и все вместе поедем. А пока что, чтобы вы не скучали, я могу вам подарить что-нибудь. Что вы хотите получить в подарок?

Оба ребенка думали недолго. Наверное, у каждого уже было что-то заветное, что он хотел бы получить. Щелкунчик с Надей вообще старались не особо баловать детей подарками. Незачем покупать любовь собственных детей. Такая необходимость появляется только в семьях, где нет искренних отношений между людьми… Но тут был как бы особый случай, Щелкунчик это понимал. Во-первых, откладывался отъезд на отдых, которого дети ждали. А во-вторых, он на самом деле очень удачно «грохнул» последнего клиента, так что с него как бы причиталось…

Полина изъявила желание иметь лошадь для Барби.

— Только белого цвета, — сказал она. — Не забудь, папочка, только белую лошадь. Вообще-то, было бы лучше, если бы я сама смогла выбрать, — закончила она со вздохом…

«Интересно, зачем Барби лошадь? — подумал про себя Щелкунчик. — Куда поедет Барби на этой лошади? Кроме того, у Полины этих Барби штук пять, так кому же из них будет принадлежать лошадь? И почему она должна быть обязательно белой? Это даже как-то странно — Барби на белой лошади, как Жуков на параде Победы…»

А впрочем, пожалуйста, он купит белую лошадь. Отчего бы и нет? Все-таки он не девочка восьми лет и, наверное, в этом смысле чего-то не понимает…

А Кирилл захотел краски, он в последнее время увлекся рисованием. Краски так краски, решил Щелкунчик. Главное, что ему удалось сделать за последнее время, — это отучить мальчика от увлечения игрушками, сделанными в форме оружия. Когда Щелкунчик только женился на Наде и они познакомились с Кириллом, тот буквально бредил всякими там пистолетами, автоматами и игрушечными Терминаторами… А Щелкунчик просто трясся от ярости, видя всю эту гадость в детских руках. Ему казалось, что ребенок оскверняется тем, что имеет дело даже с имитацией оружия.

Теперь эта проблема была решена — Кириллу нужны краски, и он их получит. Пусть он будет художником — модернистом, авангардистом, классиком… Живописцем, графиком, скульптором… Кем угодно, только пусть ему не приходит в голову убивать людей…

— Садитесь в машину, — сказали ему, и он привычно уже забрался на переднее сиденье рядом с водителем.

Так начинались почти все его «задания» — с приглашения сесть в машину для переговоров.

Людей было двое — один за рулем и один на заднем сиденье. Оба и сейчас были с закрытыми лицами, хотя Щелкунчику показалось, что это те же самые люди, которые имели с ним дело в первый раз, при первом контакте. Хотя, с другой стороны, какая разница?

— Вы сделали две трети работы, — произнес тот, что сидел спереди, за рулем. — Мы удостоверились в том, что второй ваш «клиент» покончил счеты с жизнью, так что у нас нет сомнений в вашей добросовестности.

— А вы что — сомневались? — заносчиво спросил Щелкунчик. — Да об этом трубят все средства массовой информации… Я сам слышал по телевизору вчера.

— Телевизор — телевизором, — спокойно ответил человек в маске. — А у нас свои источники информации.

— Я не сомневаюсь, — иронически ответил Щелкунчик, вспомнив, какой густой и крепкий бульон из разной нечисти собрался сейчас в Синегорье… Конечно, там есть и соглядатаи от этих людей тоже…

— Получите вторую часть ваших денег, — словно не заметив иронии, сказал человек за рулем.

Из-за спины Щелкунчика возникла рука сидящего сзади с конвертом. Там была вторая часть обещанного «арбуза»…

— Мои дети хотят отдыхать, — сказал Щелкунчик, засовывая конверт себе под куртку, которую он надел по ночной прохладе. — А вы не выпускаете их на отдых.

— Если бы ваши дети ехали отдыхать в Коломенское или еще куда-нибудь под Москвой, у нас не было бы возражений, — ответил тот, что сидел спереди. — Но вы хотите заслать их слишком далеко. Не надо спешить. Сделайте всю работу, и все вы сможете спокойно ехать куда хотите, никто не станет вас задерживать. Кстати, третий человек не должен занять у вас много времени.

Щелкунчик понял, что ситуация останется без изменений, и ему оставалось только надеяться на то, что он быстро справится с «делом».

— Получите конверт, — сказал тот, что сидел сзади. — Там опять есть для вас необходимая информация. Третья часть денег вас ждет, и только от вас зависит скорость. Понятно?

— Чего уж понятнее, — проворчал Щелкунчик. — Ну, я пошел…

— Мы будем держать с вами связь, — напомнил второй человек. — Когда все будет готово, мы с вами опять встретимся.

Машина уехала, и Щелкунчик остался на тротуаре. Лето выдалось в этом году холодное: все время тучи и дожди, весь июнь. Правильно написал Пушкин про то, что «наше северное лето — карикатура южных зим»… Дул ветер, мел по тротуару мусор, который успели набросать за день и еще не смели дворники во время утренней уборки. Высились кругом громады домов, и, оглянувшись вокруг, Щелкунчик с сосущей тоской в сердце внезапно ощутил, какой он маленький и незащищенный в этом большом мире. Он иногда брал себя в руки, уговаривал и заставлял чувствовать себя большим и сильным. Еще бы, он ведь все может и все умеет. Он может даже убивать незнакомых людей…

Но иногда слабость брала свое, и тогда подступали страх и тоска. И осознание безвыходности своего положения.

«И что я за урод такой, — думал Щелкунчик, ежась от порывов ветра. — Ведь я уже раз принял решение бросить свое ремесло. И воздерживался довольно долго. Но стоило поманить меня по-настоящему большой суммой, и я не выдержал, сломался. И теперь опять должен убивать… Вот уже два трупа за мной опять, и еще третий впереди».

Он знал о том, что зарабатывает большие деньги, что, может быть, это будет его последнее дело, а потом он осядет где-нибудь с семьей и станет нормальным приличным человеком. Но на сей раз он боялся сам себя.

Если он так легко, в общем-то, согласился опять заниматься своим страшным делом, то нет гарантии того, что он и впредь не вернется к нему.

А может быть, он просто прирожденный убийца? Может быть, он только обманывает себя, говоря, что ему не нравится убивать? Может быть, он и вправду неспособен жить нормальной жизнью?