Батья Гур - Убийство на кафедре литературы

Михаэль смотрел в окно и думал о предстоящей встрече, о преобладающих серо-зеленых тонах пейзажа в фильме «Конькобежец», о бесконечном моросящем дожде, что наводил на него тоску, по мере того как выяснялось, насколько жесток и отчужден мир, воссозданный на экране.

— Но как ты будешь справляться с разницей во времени? Ты ведь должен чувствовать себя бодрым во время беседы. Судя по газетам, вы не слишком продвинулись в расследовании.

— Это тяжелое дело, — сказал Михаэль без обиды.

— Но ты звезда, а? Там, у вас, ты — очередная звезда. Будь осторожней, у вас звезды падают очень часто. А вот мне никто ничего сделать не может.

— Расскажи мне об этом адвокате. Что ты о нем знаешь?

— У меня здесь связи, конечно, я тебе могу кое-что о нем рассказать. Но я думал, ты хочешь подождать, пока мы до аэропорта доберемся, у тебя будет время до рейса. — Шац украдкой бросил взгляд на собеседника и начал монотонно: — Ну что тебе сказать? Макс Левенталь, шестьдесят один год, еврей, родился в России, родители его переехали в Америку, когда он был ребенком. Закончил юридический в Гарварде и, несмотря на это, живет в какой-то дыре. Чепел-Хилл, такой университетский городишко в Северной Каролине, дыра, настоящая дыра. Но он преподает там в юридическом колледже, и еще он активист АКЛУ [26] American Civil Liberties Union. , слышал о таком?

Михаэль сказал, что у него нет об этом ни малейшего понятия.

— Это их движение в защиту прав человека — Американский союз борьбы за гражданские свободы. Этот твой адвокат просто помешан на правах человека. Ты удивишься — он мог бы стать богатым и преуспевающим адвокатом в любом другом месте, но он сидит там, на Юге. Впрочем, он и там в полном порядке, поверь мне.

Шац заметил непонимающий взгляд Михаэля и объяснил:

— У него большой дом в Чепел-Хилл, и еще летний дом на острове в океане — чего у него только нет. И каждый год он ездит кататься на лыжах в Швейцарию. Много жертвует в еврейский фонд, он там активист. Они здесь ведут дела, и всегда он был активистом, много ездил в СССР. При всем том в автобусе он садится на заднее сиденье — это на Юге-то, где сзади сидят только негры. У нас в Израиле такие типы тоже есть, — сказал Шац с нескрываемым презрением и потянул носом.

— А как этот русский к нему попал?

— Точно не знаю, у него были какие-то дела в СССР, у этого Левенталя, он о них книгу написал, о советских евреях. И тайно привозил оттуда всякие рукописи, он тебе расскажет. Этого русского зовут… — Шац пытался припомнить, вытащил из внутреннего кармана костюма бумажку, заглянул в нее, не отрываясь от руля, — Борис Зингер. Он был в лагере еще с одним, какой-то поэт, ну, которым интересовался этот твой, из университета, молодой — Идо Додай. Левенталь вывез Зингера после тридцати пяти лет лагерей или тюрем, у меня все записано.

Шац говорил таким тоном, будто его слова подвергались сомнению.

— Стой, сейчас я должен сосредоточиться перед въездом в Ла-Гардию.

Оба молчали, пока Шац парковал машину на огромной стоянке. Затем они поспешили в здание аэропорта, Шац проверил расписание и с удовлетворением заявил, вытирая лицо использованной бумажной салфеткой, вынутой из кармана:

— У тебя есть еще более получаса. Пошли, возьму тебе что-нибудь выпить.

Когда они после долгого перехода уселись в баре на соседних стульях, Михаэль настоял на том, чтобы взять кофе с пивом, и пил это, глядя на Шаца, потягивающего виски. Шац удивлялся: зачем, интересно, Михаэль взял такую смесь? Для того чтобы удивить его или действительно привык к такому странному сочетанию? Шац прокашлялся:

— Этот русский, Зингер, — полная развалина, — у него что-то с сердцем, и Левенталь будет очень волноваться при встрече с тобой. Только когда я объяснил ему, в чем дело, рассказал о вашем расследовании, он согласился свести тебя с этим Зингером, но потребовал, чтобы встречи были короткими, — установил расписание. Я договорился, что он тебя будет там ждать. Это приличный кусок дороги — от аэропорта до города. Слушай, если уж мы заговорили об этом, что это за история с кассетой? Верно ли, что у тебя были свидетельства, которые стерли?

— Как до тебя дошли эти слухи? — с невольным раздражением спросил Михаэль.

— Я слышал, что у вас было много обломов в этом деле, у тебя была целая кассета, и от нее осталась только одна фраза в конце. Так почему все не стерли? Это меня удивляет, если уж стирают, так все.

Было ясно, что он ждет ответа, и Михаэлю волей-неволей пришлось рассказывать. Потом он обвинял в этом погоду и шоковое состояние, в каком находился.

— Это не были свидетельства в точном смысле слова, а нечто, что могло дать новый импульс расследованию. Эту кассету кто-то стер в спешке, находясь в месте, где не должен был находиться. Или он спешил, или что-то ему помешало — это было в машине…

— Стер в машине? — с сомнением произнес Шац. — Как это? Ведь магнитофоны в машинах только для воспроизведения, с их помощью нельзя записывать, и стирать тоже.

Михаэль улыбнулся:

— Видел бы ты эту машину. «Альфета GTV», там стереосистема, как в танцзале. Запись и все такое.

— Вот оно что, — проговорил Шац медленно, переваривая информацию, — а у кого в Израиле есть такая машина?

— У Шауля Тироша была, — ответил Михаэль, хотя ему очень не понравилось любопытство этого любителя сплетен.

— Я слышал, что этот Тирош оставил явные следы использования баллонов. — Лицо Шаца приобрело хитрое выражение, он заморгал и стал грызть кубик льда.

— Скажи, — произнес Михаэль со злостью, — как ты так быстро обо всем узнаешь? Кто тебе все это рассказал?

— Это гораздо проще, чем ты думаешь. У меня есть брат, ты его знаешь.

— Откуда?

— Погоди. Мы с ним не похожи, но мы все-таки братья.

Михаэль почувствовал, как кровь прилила к его лицу:

— Меир Шац с истфака — это твой брат? — спросил он с недоверием.

— Вот именно. Что поделаешь! — засмеялся Шац, широко раскрывая рот. — Мы с ним очень близки, мы потеряли родителей в раннем возрасте, и он был мне как отец. Ну что, ты в шоке? — с нескрываемым удовольствием спросил он и добавил: — Вот почему я тебе доверяю, мой брат о тебе кое-что рассказал. А ты не удивляйся — он у нас в семье интеллигент. Но и у меня есть свое назначение. Я занимаюсь практическими вещами.

— Но это не объясняет, каким образом ты так быстро все узнаешь.

— А у брата есть приятель. Ты и его знаешь — Клейн. Арье Клейн. И он ему кое-что рассказал. Я с братом по телефону почти через день разговариваю, такая вот работа, я схватил Бога за бороду. — Он взял еще виски и продолжил: — И все же есть несколько непонятных мне вещей. Получается, что человек наполнял баллоны для подводного плавания угарным газом и не пытался этого скрыть, что он открыто себя закладывал! Заказать баллоны на имя Клейна? Неразборчивая подпись? Это что такое?