Батья Гур - Убийство на кафедре литературы

— Он как-то слабо реагировал, — смущенно сказал адвокат. И, помолчав, добавил, что Додай пообещал прислать ему новую книгу.

Тут Михаэль вынул из портфеля книгу, что привез с собой, и без слов подал ее Борису. Борис взял книгу с видимым удовольствием, волнуясь, открыл ее и начал листать.

В записи был слышен лишь шорох перелистываемых страниц.

Михаэль хорошо запомнил выражение замешательства и смущения на лице больного, когда тот не нашел в книге знакомых стихов — тех слов, которые хранил всю жизнь и твердил всю жизнь, как утреннюю молитву. Он несколько раз повторил: «Это не то», затем произнес:

— Этот парень, Додай, сказал, что все нормально.

Какой выдержкой должен был обладать Идо, чтобы не раскрыть истину ни Борису, ни Левенталю, подумал Михаэль.

…Из магнитофона лился поток стихотворных цитат. Михаэль вновь был поражен их странным сходством со стихами Тироша.

— Это все действительно стихи Фарбера? — резко прервал он Зингера.

Больной взорвался.

— Как вы можете?! — прохрипел он. Затем последовали стоны боли и слезы.

Левенталь сжал губы. Лицо его приобрело жесткое выражение. Он вцепился в руку Михаэля и потащил его в коридор. Когда они остались наедине, адвокат потребовал объяснить ему последний эпизод встречи с больным. «Идет ли речь о плагиате?» — спросил он.

Михаэль кивнул.

Пленка закончилась.

Михаэль и Левенталь сидели в ресторане шикарной гостиницы.

— В середине шестидесятых годов, — говорил Левенталь, — из СССР начали поступать рукописи. До того это происходило спорадически, небольшими порциями. Рукописи шли по хорошо проверенным каналам. Надо было гарантировать безопасность людей в СССР и быть уверенными, что это не ловушка.

Левенталь подцепил вилкой несколько картофелин, отправил их в рот и, не прожевав, продолжал говорить:

— Эта история не такая уж фантастическая. В пятьдесят седьмом я еще ничего не знал. Знай я тогда то, что знаю сегодня, я бы не вывозил контрабандой рукописи Фарбера. Только идиот или сумасшедший мог сделать то, что я сделал.

Он посмотрел на собеседника, вздрогнул и продолжил, как будто читал лекцию комиссии историков:

— Сегодня есть разные пути вывоза рукописей; по известным причинам я не могу говорить о них подробно. Один из таких путей, — он вытер усы белой полотняной салфеткой, — это моя связь в Италии с активистами итальянской католической организации антисоветской направленности с центром в Милане. Был, к примеру, один библиотекарь в Болонье, — мечтательно сказал адвокат, — который мог возить почту в СССР и обратно.

Левенталь получал почту на свой домашний адрес в США и должен был сообщать точную дату получения.

— Кому?

— Библиотекарю в Болонье. Я должен был также сообщать, в каком состоянии пришла рукопись, затем ее показывали людям, знающим русский, и лишь тогда решали — можно ли пользоваться данной связью. С момента установления этой связи стало приходить много рукописей.

— Вы не поверите, — засмеялся Левенталь, — рукописи посылались дипломатической почтой Ватикана. У Ватикана были представители в Москве, и они осуществляли связь. Есть и другие каналы. Например, журналисты. Они использовали дипломатическую почту своих стран, иногда даже без ведома представителей посольств. Была такая договоренность с человеком в США, который доставлял мне почту. Иногда это были журналисты, иногда — сотрудники ЦРУ. Или кто-то из русского отдела госдепартамента.

— Есть и другие способы, — продолжал Левенталь энергично, расправившись с остатками курицы, — через людей, которые ездят в СССР. К примеру, я познакомился с одной женщиной — биологом из Швеции, Перлой Линдеборг. Она была в России несколько раз, а затем посылала мне материалы из Стокгольма. Я называю ее имя, так как она уже умерла. И был еще врач из Австрии, что посылал мне материалы из Вены. Можно посылать и через Гонконг, но…

Левенталь вдруг замолчал. Он с грустью взглянул на Михаэля и сказал, что теперь ему, Левенталю, можно доверять. Несколько евреев из СССР доверили ему привезенные рукописи.

— Вы знаете, что организация YMCA в Париже публикует избранные рукописи противников советского режима? — спросил он и добавил, что во Франкфурте есть антисоветское издательство, которое публикует рукописи из СССР, а гонорары кладет на счет автора в швейцарском банке, и он может получить деньги, когда освободится и попадет на Запад. В семьдесят втором году Левенталь поехал во Франкфурт и отдал этим людям деньги. Порой авторские гонорары неизвестными Левенталю путями посылали в Советский Союз и передавали авторам. — И вот после всего этого мне уже стали доверять.

Когда он приехал в СССР в 1973 году, там уже знали, что на него можно положиться. Даже Андрей Сахаров звонил ему и просил о встрече.

— Зачем я все это рассказываю? Чтобы вы поняли, какая сложная разветвленная система существует сейчас и какой она была несовершенной в пятьдесят седьмом году. Я был неосторожен, действовал напролом. Это было мое первое посещение СССР, как я мог знать все, что нужно было знать? Если б я перевозил рукопись Фарбера десять — пятнадцать лет тому назад, такого бы не случилось. Но тогда… Вы не поверите, если я расскажу, как я тогда действовал. Взяв эти маленькие бумажки, записанные мелким почерком, я чувствовал себя крупным шпионом. В ночь перед отъездом я вспорол брюки у пояса, — тут последовала демонстрация: Левенталь вынул тонкий кожаный ремень, указал на подкладку брюк, — запихнул туда бумаги, — он показал, как это делается, на скатерти, — затем зашил снова. И это все, что я мог тогда сделать. Полночи я провел за шитьем. Смешно. Мне отчаянно хотелось, чтобы у меня получилось.

— Но почему, — слушал Михаэль в записи свой ученический английский, — почему они решили довериться вам еще тогда?

Левенталь изучал русский в университете на первой ступени. Ему очень хотелось попасть в СССР. В пятьдесят седьмом году проходил фестиваль молодежи и студентов. Он тогда впервые побывал в Москве. Это было не лучшее время для посещения американцами России. Но все-таки. (Смех.) Это был фестиваль мира и дружбы.

Левенталь снова засмеялся нервным смехом на высоких тонах, полагая, вероятно, что звучит он иронически.

На фестиваль съехались студенты со всего мира. В парке Горького к нему подошел один еврей.

— Надо понять, — говорил он с энтузиазмом, — я тогда был совсем зеленым и жутко рисковал, был полон разного рода страхов. Надо было опасаться ловушки и в то же время быть осторожным, чтобы не попасться на удочку.

Левенталь не так уж сильно стремился сотрясать основы советского строя, его интересовали аспекты защиты прав человека, в первую очередь еврейская проблема. Его родители эмигрировали в США из СССР, у него там были родственники.