Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Даниэля выписали из больницы утром в день похорон. Он очнулся в палате через сутки после своего ранения. Ханна была рядом и пыталась улыбаться.

— Твой коллега просил передать, что хасиды так и не добрались до синагоги, — скороговоркой сказала Ханна.

— Что? — рассеянно переспросил Даниэль.

— Он, по-видимому, не был уверен, что ты помнишь обо всех событиях, и велел тебе сказать об этом сразу, как только ты придешь в себя. Если хасиды и были в Хельсинки, как вы полагаете, то вчера их не было в синагоге.

Затем Ханна взяла руку Даниэля в свою и положила себе на живот.

— Теперь ты должен больше беречься.

Правду о том, что случилось с Клугманом, Ханна сообщила лишь на следующий день, когда Даниэль слегка окреп. Позднее Аско рассказал ему и обо всем остальном. Двое помощников Цельхаузена ударились в бега, их пока не удалось найти. Один из них подозревался в убийстве Элины Мянтю. Другим беглецом был Еж.

Аско и Даниэля допросили обо всем произошедшем в те дни и отправили в длительные отпуска для восстановления здоровья.

Даниэль настоял на том, чтобы нести гроб Клугмана, хотя был еще слаб. Его учитель ушел в мир иной, пересек границу. Он сам частенько говорил, что глупо гадать и воображать тот мир, где всем когда-то предстоит оказаться.

— Постарайтесь сначала понять что-нибудь об этом мире, — говорил он.

Уходя с кладбища, Даниэль опирался на руку Аско.

— Тихо, правда? — спросила женщина. — А мы ведь в самом центре.

Аско взглянул в окно и улыбнулся. Женщина смотрела на него, чуть наклонив голову. В руках у нее был поднос, заставленный угощением. Женщина казалась молодой, как будто совсем не постарела за последние годы.

— Не скучаешь по городскому шуму?

— Не скучаю. Я уже и не помню, какой он.

Клугмана похоронили накануне, и Аско поехал в Порвоо навестить свою мать. С его прошлого визита прошло несколько месяцев. Мама жила на третьем этаже многоквартирного дома в нескольких кварталах от реки Порвоонйоки на ее восточном берегу. Из окна открывался вид на широкие пустынные улицы с прижавшимися друг к другу деревянными домами XIX века, невысокими панельными «муравейниками» 1960-х годов и зданиями более поздней постройки. В промежутках между домами можно было увидеть мачты стоявших на реке яхт.

Мама поставила поднос на стол в гостиной, и они сели.

Она переехала в Порвоо более десяти лет назад. Мама была рада встрече, но казалась несколько удивленной, несмотря на то что Аско заранее позвонил. Теперь она, как всегда, когда он навещал ее, украдкой взглянула на пальцы его левой руки [20] В Финляндии принято носить обручальное кольцо на левой руке. .

— Мама, я, конечно же, сказал бы тебе…

Аско смотрел на нее. Она хорошо выглядела. Светлые брови были по-прежнему густыми, такими же, как у сына.

— Ты все больше становишься похож на своего отца, — сказала мама и улыбнулась.

— Правда? Ты его хорошо помнишь?

— Хорошо ли? Да я все помню. Я тебе говорила, что твой отец был самым точным человеком из всех, кого я знала? В костюмах, которые он шил, не было ни одной ниточки не на своем месте. Ему хватало клиентов даже в голодные для всех годы. А теперь и у тебя профессия, которая требует точности. Странно, правда? А с другой стороны, может быть, это и неудивительно. Ты был для него зеницей ока. Он отдал бы все ради тебя.

У Аско сдавило грудь. Он вспомнил одну из причин, по которой редко приезжал к матери. Сможет ли она когда-нибудь измениться, научится ли более взвешенно подбирать слова? Аско разозлился, но затем крепко сжал руками подлокотники кресла и почувствовал, как спокойствие возвращается к нему: все-таки важнее, чтобы мама сказала это. Аско отхлебнул кофе, который был, как всегда, слишком горьким.

— Мама, ну как ты?

Ближе к вечеру Аско уезжал. Мама снова улыбалась.

— Лео, когда ты последний раз разговаривал со своей сестрой?

Аско полез в записную книжку телефона и тут сообразил, что у него нет даже ее номера. Он остался в предыдущем аппарате, а может быть, в том, который был еще раньше.

Мама махнула рукой в сторону кухни.

— Номер висит на дверце холодильника.

Аско записал телефон и простился. На пороге он все-таки обернулся:

— Не хочешь вернуться в Хельсинки? Я помогал бы тебе.

Мать посмотрела на него с грустью:

— Лео, так здорово, что ты навестил меня. Приезжайте как-нибудь все вместе, с сестрой и ее семьей.

Спускаясь по лестнице, Аско силился понять мать. Она больше не хотела ходить по тем же улицам, где грустных воспоминаний было как зернышек в гранате. Сам он иногда поступал наоборот: мог сойти со своего обычного маршрута, на котором привык предаваться размышлениям, пройти по Албертинкату в парк Сепянпуйсто и оттуда двинуться дальше. В этих случаях он шел в другую сторону, доходил до Така-Тёёлё и входил в ворота, которые почти всегда были открыты. Аско шел по двору, окруженному многоквартирными домами. От асфальта, скалы и стен веяло холодом. Да, он испытывал боль, но все-таки возвращался. Может быть, потому, что это место было частью его самого? И он не мог просто отвернуться от своего прошлого?

Во дворе ничего не менялось. Дома того же цвета. Балконы. Даже места для стоянки велосипедов остались на тех же местах.

Он никогда не уезжал отсюда, хотя давно следовало это сделать.

Легкий ветерок дул со стороны Порвоонйоки. На улицах не было ни души. Лишь в доброй сотне метров на углу виднелась фигура в темной куртке и бейсболке. Мужчина стоял и рассматривал желтый деревянный дом. Увидев Аско, он повернулся в его сторону. Аско направился прямо к прохожему. Тот наклонил голову и продолжал смотреть на него. Потом он скрылся за углом дома.

Констебль прибавил шагу. У него мелькнула мысль, уж не паранойя ли это, и тем не менее он перешел на бег. Добежав до угла деревянного дома, он посмотрел в сторону реки, куда ушел человек. Никого. Тишину нарушали только удары его собственного сердца и свист ветра. Он повернулся, чтобы взглянуть на здание, которое рассматривал незнакомец. Это был старинный дом Рунеберга, превращенный в музей. Здесь национальный поэт Финляндии провел последние годы своей жизни после переезда в Порвоо из Хельсинки.

В свете вечернего солнца стены здания казались более желтыми, чем обычно.

Вернувшись домой, Аско обнаружил на коврике в прихожей маленький черный телефон — кто-то опустил его в прорезь для газет на входной двери. Ошиблись дверью? Он поднял аппарат. Тот был включен, клавиатура не заблокирована. На экране мигало сообщение об оставленном голосовом письме, в конце был указан номер автоответчика. Аско перевел дух и бегло осмотрел квартиру. Кажется, все было в порядке. Он позвонил на автоответчик.