Кэролайн Грэм - Смерть под маской

— Крейги в настоящее время не курил, хотя прежде это делал, и не пил. Последний раз принимал пищу за девять часов до смерти. Причина смерти — прямой ножевой удар в сердце, что сразу исключает предположение, будто Гэмлин ударил его в спину.

Барнаби выдержал паузу, и Трой постарался не показывать раздражения: старик был склонен прибегать к неким драматическим приемам в тех случаях, когда предстояло сделать какое-либо феноменальное заявление. Судя по Калли, эта склонность к театральности передается по наследству. И он задал вопрос, которого старый лис от него и ждал:

— Это всё, сэр?

— Не совсем, — отозвался Барнаби, бросая отчет на стол. — Помимо всего прочего, у него был рак костей.

— Рак! — Трой ожидал чего угодно, но только не этого. На больший эффект Барнаби не мог и рассчитывать.

Трой хлопнулся на кресло для посетителей.

— И что — он был сильно болен?

— Сильнее некуда. Написано, что ему оставалось жить самое большее несколько месяцев. И это объясняет парик.

— То есть?

— Если он проходил химиотерапию, то неизбежно должен был потерять волосы.

— А вы считаете, он мог согласиться на химиотерапию? Не логичнее предположить, что он предпочел бы лечиться, пропуская через себя какие-то магические космические лучи и принимая отвары из целебных трав?

— Если помните, в день, когда они подобрали Тима, он посещал какую-то иллингтонскую больницу. И бывал там регулярно. Всем говорили, что Гибс и Крейги ездят туда с благотворительной целью.

— Вы хотите сказать, что он не хотел их расстраивать?

— Вот именно.

— Так-таки настоящий святой! — Трой скривился, выражая свое разочарование. Даже его сияющие рыжие волосы вдруг как-то потускнели.

— Само собой, мы свяжемся с больницей, но думаю, настала пора отказаться от этой вашей теории насчет того, что он был жуликом.

Трой выразительно пожал плечами, покивал, но у него остались кое-какие сомнения.

— И как же эта болезнь вяжется с его убийством, сэр?

— Не знаю. Если он сумел ее ото всех скрыть, то, возможно, вообще никак.

— Убийца наверняка об этом не подозревал. Кто бы стал рисковать жизнью, зная, что все решится само собой через пару-другую месяцев?

— Никто, если не имел значения фактор времени.

— Верно. С другой стороны, гм, кхе-кхе… Что, если дело обстояло так: он знает, что его дни сочтены, хочет избавить близких ему людей от лишних забот и сам решает отдать концы?

— Психологически это вполне похоже на правду. Но он никогда не стал бы кончать с собой подобным образом, сея горе и смятение. Я полагаю, что тогда он должен был привести все свои дела в порядок, принять лошадиную дозу снотворного и оставить в дверях записку. Что-нибудь вроде: «Не входите. Вызовите скорую помощь».

— Ладно. Но предположим, кто-то узнаёт о его болезни, сообщает остальным, и они не могут смириться с тем, что их обожаемый учитель будет умирать медленно и безобразно, а потом кто-то совершает своеобразный акт милосердия, то есть убивает его. Один удар — и на земле одним нимбом меньше, а на небе одной звездой больше.

— Довод против все тот же: они не избрали бы подобный путь. — Барнаби прихлопнул ладонью отчет. — Такое не в их характере. Они бы скорее подсыпали ему что-нибудь в мюсли.

— Ну-ну. Наверное, так оно и есть. — Трой посмотрел на начальника и с деланным возмущением произнес: — Бывают же такие тупицы! Застрянет у кого-нибудь в дубовой башке какая-никакая идейка, можно сказать, одна за целый год, а потом пшик — нет ее, лопнула как хлопушка на Рождество! Так ему, дураку, и надо!

— Ну, Гевин, извините.

— Вы о чем? — сержант сделал вид, что не понял. — Нет, все в порядке, это я так, мыслил вслух, как это делаете вы. Ну ладно, — сказал он, вставая, — пойду-ка пообедаю. Обычно рыбу я ем в конце недели, но, пожалуй, сегодня сделаю исключение. Говорят, рыба полезна для мозга.

— Проблему вранья кардинально решили еще в древнем Китае. Подозреваемому во лжи предлагали пригоршню риса. Если он его выплевывал, считалось, что его слюнные железы не пересохли, работают исправно. Вывод — он не соврал.

— А что, если он просто терпеть не мог рис?

— Даю вам максимум тридцать минут. И захватите мне, пожалуйста, какой-нибудь сэндвич.

Крис и Сугами вернулись в кухню с большим плотно набитым зеленым пакетом. Они высыпали на стол его содержимое — две небольшие посылки и штук двенадцать писем.

Джанет быстро перебрала конверты. Для нее ничего. Поймав на себе сочувственный взгляд Хизер, она резко поднялась и стала собирать чашки из-под кофе.

— Смотрите-ка! — оживленно воскликнул Арно, раскрывая один из конвертов. — Уже первая заявка на участие в нашем следующем семинаре по гидромассажу на конец недели.

Семинар, именуемый «Подружись с Афродитой», широко рекламировался в Каустоне и Аксбридже. Были даны объявления и в нескольких небольших журналах. Они даже закупили несколько штук приборов для вспенивания воды в старинных, на тяжелых лапах, ваннах. При хорошей погоде семинар планировалось провести на ближайшем озере.

— А вот письмо для тебя и для Мэй, — сказал Кристофер. Он держал в руке узкий конверт из плотной кремовой бумаги с адресом, напечатанным жирным шрифтом.

— То есть нам обоим? — спросил удивленный и обрадованный Арно. Мэй, будучи казначеем, всегда получала много писем, но он сам — почти никогда. Он не представлял, кто бы мог писать им обоим.

— Да, — нетерпеливо ответил Крис с взволнованным видом. — Это из нотариальной конторы.

— Ты думаешь?

— Ну да. Письма от них всегда так выглядят.

— Мне кажется, Крис прав, — робко сказала Хизер. — Нужно срочно найти Мэй.

— Откройте, — сказала Сугами, обращаясь к Арно, — оно ведь адресовано и вам тоже.

— Нет, я лучше дождусь ее прихода.

— Мэй с утра у миссис Гэмлин, — вмешалась Хизер. — Позвать ее?

— Я сама, — ответила Сугами.

Фелисити полулежала на подушках. Глаза ее были закрыты, на сомкнутых губах следы молока. Мэй сидела рядом. Сугами вошла, тихонько прикрыла за собой дверь, пересекла комнату и взглянула на мать. Она уже не помнила, когда видела ее без грима, без того, что мать называла «боевой раскраской», и подумала, что если бы увидела ее такой на улице, то вряд ли узнала бы.

Волосы Фелисити были расчесаны и стянуты резиночкой на затылке, и ничто не скрывало и не смягчало заострившихся скул и подбородка, ее впалых щек. Даже во сне она выглядела глубоко несчастной. «И она, и я — обе несчастны. Она и я — это все, что осталось от Гэмлинов», — подумала Сугами. Она заметила седые волоски в неподведенных бровях матери и неожиданно почувствовала, как у нее дрогнуло сердце.

— Она поправится, Мэй? — спросила Сугами.

— Это будет зависеть главным образом от нее самой. В настоящий момент ей нужен только покой и отдых. Похоже на то, что ее физическому и моральному здоровью нанесен большой урон.