Кэролайн Грэм - Смерть под маской

— Так вот: это когда меня называют Джен!

— Хорошо. Все хорошо. Теперь мы можем составить план действий. Главное, помни: какой бы результат мы ни получили, с точки зрения психологического здоровья — ты в полном порядке, как и я.

— По правде говоря, Хизер, мне всегда представлялось, что как раз с тобой-то далеко не все в полном порядке. Для своего возраста ты чересчур толстая — это раз, и настырная до неприличия — это два.

— Я тебя понимаю, ты тоскуешь по Трикси…

— Да заткнись ты! Замолчи ради всего святого!

И Джанет выскочила из кухни. Она бежала по разбитым каменным плитам, по ступеням с террасы, через лужайку, она бежала не останавливаясь, пока не достигла фруктового сада, где упала среди маргариток. Она чувствовала впившиеся в спину зеленые яблочки — падалицу. Романтическая тишина, душистый теплый воздух, казалось, смеялись над ее отчаянием. Слова «мир», «любовь» и «свет» пронзали ее, как кинжалы.

«Не могу больше здесь оставаться, — думала она. — Нужно убираться отсюда, но только не в другую коммуну. Видно, я не гожусь для существования в коллективе». Она уже не раз пыталась жить в подобных сообществах (иногда ей казалось, что она бродит вот так всю жизнь), но это не сработало ни разу. Некоторые оказывались лучше прочих. Все предлагали любовь, требуя взамен, чтобы люди изображали полное подчинение правилам сообщества. Все они понимали под духовной жизнью стремление казаться лучше, чем были на самом деле. Джанет же подозревала, что это нечто совсем иное.

Она испробовала на своем опыте чуть ли не все религиозные течения — в искреннем стремлении заразиться верой, как люди заражаются тропической лихорадкой, но, видимо, у нее был врожденный иммунитет к подобным вещам. Иногда — довольно редко — под влиянием какого-нибудь стихотворения или мелодии или при знакомстве с человеком, который ей казался искренне уверовавшим, все, что она прочла, все, о чем раздумывала, вдруг складывалось в гармоничную картину мира. Тогда на короткое время смятение и хаос в мыслях исчезали. Но так продолжалось недолго. К ночи, подобно Пенелопе, распускавшей саван [61] В древнегреческой мифологии супруга Одиссея Пенелопа отклоняла все предложения женихов, объявив, что вновь выйдет замуж лишь тогда, когда закончит ткать саван своему свекру. Но каждую ночь она распускала все сотканное за день — так ей удавалось обманывать женихов на протяжении трех лет, пока ее не выдала служанка. , Джанет снова разматывала клубок своих дневных сомнений и засыпала в таком же смятении и с таким же чувством одиночества, как и прежде.

Ее убедили, что такие метания неблагоприятно влияют на психику (Хизер говорила, разум обрастает бородавками), но она ничего не могла с собой поделать. Прав был тот, кто назвал религию наукой, имеющей дело с душевным дискомфортом. Договориться с Высшей Силой невозможно — независимо от того, что это такое, — Он, Она или Оно.

Целиком погруженная в эти невеселые мысли, Джанет не сразу обратила внимание на пакет, подсунутый под калитку. На сей раз он был коричнево-оранжевый. Почта!

Джанет вскочила на ноги, подошла и подняла пакет. Он был увесистый. Она высыпала его содержимое на землю и сразу заметила длинный голубой конверт. Еще не взяв его в руки, она знала, что он будет адресован Трикси. Торопливо перебрав остальную корреспонденцию и убедившись, что на ее имя ничего нет, Джанет засунула все обратно в пакет и торопливо зашагала к дому. Она оставила почту в холле и поднялась к себе.

Хизер хлопотала на кухне. Прежде всего она водрузила на старую чугунную плиту ногу Кена, чтобы та не затекала, а затем стала разливать чай. Они теперь собирались за едой только на кухне, перестав пользоваться столовой также ради обеда, который раньше всегда был центральным событием дня.

Нужно отметить, что и сам распорядок дня в «Золотой лошади», всегда неукоснительно с благоговением соблюдаемый, рушился на глазах. Люди вставали с постели (или не вставали вовсе), когда им заблагорассудится, и перекусывали на ходу; сообщения о семинарах не рассылались, а ежедневные списки различных видов хозяйственных работ часто оставлялись без внимания: о них либо забывали, либо просто игнорировали. Прачечная была забита мокрым бельем, которое требовалось повесить сушиться, а печальное частое позвякивание колокольчика на шее Калипсо свидетельствовало о том, что даже ее терпение на исходе. Руководящий центр бездействовал, и очень было похоже, что скоро все совсем развалится.

Хизер обходила всех с кувшином меда, повествуя о неэтичном поведении Джанет, но при этом вовсю старалась, чтобы в ее словах не содержалось ни малейшего намека на осуждение.

— Поймите меня правильно, я хотела лишь одного: выследить субстанцию, вызывающую беспокойство, чтобы рекомендовать семена позитивного мышления. А она накинулась на меня.

Ее глаза, похожие на ягоды крыжовника, наполнились слезами. Хизер отлила мед для Кена и перешла к следующему сидевшему за столом. Кен поблагодарил ее и успел сочувственно сжать ее руку. Сегодня его нос, хотя и по-прежнему распухший, утратил свой кроваво-красный оттенок и стал коричнево-желтым, а царапины на лице стали подживать.

— Она волнуется из-за Трикси, — сказала Мэй.

— Я это понимаю. Вернее, пытаюсь понять. Вся беда в том, что я сама до неприличия нормальна. — И Хизер печально вздохнула, словно сетуя на капризы генетики. — Но когда она заявила, что я никакой не целитель…

— Не целитель? Это ты-то не целитель?! — воскликнул ее супруг с негодованием, отчего его загипсованная нога едва не свалилась с плиты.

— …Я чуть не кинула в нее сморщенным яблочком.

— Уверен, Джанет не хотела тебя обидеть, — сказал Арно. — Сейчас мы все переживаем нервный стресс, и в этой связи меня очень волнует состояние Тима.

Тим действительно очень изменился к худшему. Он никого не пускал к себе, кроме Арно, для остальных дверь всегда была заперта. Он не разрешал раздвигать шторы, но даже в полумраке Арно заметил, что Тим выглядит ужасно. От бессонницы и слез прежде гладкое лицо распухло, на лихорадочно пылающих, постоянно мокрых щеках отпечатались следы от матраса, к которому он прижимался, в уголках глаз скопился желтый гной.

Когда Арно попытался сменить заскорузлую от пота и слез наволочку, ему пришлось отдирать от нее каждый палец Тима по отдельности, при этом ласково его увещевая. Но когда Арно это наконец удалось, мальчик в безотчетном страхе больно сжал его руку. Арно вынужден был терпеть и долго сидел, нашептывая слова утешения: «Все в порядке… Все будет хорошо. Тебя никто не обидит, ты меня слышишь?»

Но Тим лишь дико вращал глазами, обшаривая глазами каждый закоулок.