Борис Старлинг - Видимость

«О, - сказала она, - и с днем ​​рождения».

«Как ты это запомнил?»

«Я все помню, Герберт», - сказала Патрисия с притворной надменностью, задерживая паузу на идеальную секунду, прежде чем рассмеяться.

«Ты чудо».

«Один из семи. А как зовут? "

«Александр Казанцев».

"Запиши это." Она указала на стопку бланков запросов. Возможно, она была на стороне Герберта, но по-прежнему сохраняла театральную приверженность правилам.

Он написал, как просили, и подписал неразборчивую подпись. Патрисия взяла листок и просмотрела его, словно проверяя на непристойность.

«Я буду как можно быстрее», - сказала она.

"Огромное спасибо."

"Тебе придется прочитать это здесь". Обычная практика заключалась в том, чтобы подписать файлы и отнести их в собственный офис, но это явно не могло относиться к приезжающему детективу. «Вокруг спины есть пара столов». Патрисия указала на лес металлических стеллажей.

Герберт улыбнулся своей сердечной благодарностью; он знал, что она сильно рискует, помогая ему.

Патрисия исчезла, ее пышные юбки придавали ей вид галеона под полным парусом под шлемом из волос, который понравился бы валькирии.

Герберт посмотрел на фотографии на ее столе; по одному из ее пяти сыновей в возрасте от двадцати пяти до пятнадцати лет, увековеченных в сепии в разных точках вокруг ее трона.

Патрисия держала на столе небольшой транзисторный радиоприемник, и Герберт слушал его, отсчитывая минуты. Автомобильную ассоциацию осаждали звонками. Накануне вечером автомобилисты просили совета по поводу условий, а сегодня утром те же автомобилисты звонили и стонали, что их ввели в заблуждение. Думая, что туман продлится всего несколько часов, АА, по-видимому, предложили людям парковаться на переулках под фонарными столбами и оставлять свет включенным, чтобы предупреждать водителей о своем присутствии. Теперь у всех этих машин были разряженные батареи, и фургоны AA не могли пробраться сквозь туман, чтобы дать им толчок.

Патрисия вернулась в кратчайшие сроки, швырнула перед Гербертом небольшую папку из манильской бумаги и без перерыва устремилась вперед. За время ее краткого отсутствия уже образовалась небольшая очередь из желающих забрать или вернуть файлы.

Герберт открыл папку и начал читать.

Казанцев казался добросовестным журналистом "Известий". Он прибыл в Лондон девять месяцев назад и находился под усиленным наблюдением до конца июня, когда наблюдение было прекращено «из-за отсутствия какой-либо шпионской деятельности со стороны субъекта».

В течение этого периода он посетил советское посольство в Кенсингтонском дворцовом саду только три раза, и все это было связано с простыми административными целями, связанными с аккредитацией прессы или необходимостью получения визы.

По крайней мере, в это Герберт был уверен; Вероятно, в Лондоне не было здания, за которым наблюдали бы с большим рвением, чем за советским посольством. Five’s Watchers разместились в припаркованных снаружи автомобилях (которые меняли нумерацию и перекрашивали каждые несколько месяцев) и в зданиях напротив. Они постоянно снимали приходы и уходы и неизбежно реквизировали каждый новый и улучшенный микрофон для прослушивания, на который Five попала в свои грязные руки.

Для этого была веская причина. Из всего персонала советского посольства - а среди противоборствующих стран Лондон был вторым по значимости станцией Москвы после Вашингтона - только около трети были настоящими дипломатами. Еще треть принадлежала МГБ, советской гражданской разведке, а последняя треть была прикреплена к ГРУ, военной разведке.

К файлу были приложены переводы нескольких статей Казанцева. Один был отклонен анонимным каракулем на полях как «ужасный скучный мусор», но на самом деле большинство

казался Герберту интересным и в высшей степени читабельным.

Само по себе это ничего не значило. Если кто-то умел писать достаточно хорошо, чтобы выдать себя за журналиста, тогда мир шпионажа был для него настоящей устрицей. В отличие от дипломатов, репортеры могли отправиться куда угодно, от трущоб до дворцов и во все места между ними, встречаясь с людьми из самых разных слоев общества. Редкий журналист мог хранить секреты, как шпион, но это не значило, что таких людей не существовало.

Возможно, если бы Казанцева отправили в Лондон в те дни, когда Герберт был Наблюдателем, за ним следили бы более эффективно, и Файв был бы менее склонен увольнять его как стандартного корреспондента. Ни один репортер, которого когда-либо встречал Герберт, не стал бы обыскивать дом на Чолмели-Кресент, как это сделал Казанцев. Половые доски и плинтусы были отличительной чертой профессионала, человека, изучившего свое ремесло в школе МГБ, а не в газетах «Правды» или ТАСС.

Что бы ни делали или не говорили Пять файлов, Казанцев был шпионом, в этом Герберт был уверен; и иностранный шпионаж был единственной вещью, которую полиция всегда оставляла в покое. Грабители, насильники и даже убийцы платили по десять пенни, но международные интриги означали политику, а полиции нравилось держаться как можно дальше от политики.

Это была дилемма Герберта; тот, с которым он столкнулся в той или иной форме с того момента, как узнал о причастности де Вер Грина.

С одной стороны, это явно было дело о шпионаже, даже если Герберт не знал, как именно. Поэтому разумно было бы передать его Five и покончить с этим.

С другой стороны, было совершено убийство; и Пятеро, что бы они ни делали или не могли делать, не были бы особо озабочены привлечением убийцы к ответственности и не имели бы особой квалификации для этого.

И это даже не говоря о личных интересах Герберта. Он устал быть сторонним наблюдателем, которого обманывают с пустыми делами. Это был его шанс сделать что-то особенное, использовать свой опыт и связи; и показать Тайсу, что его поддержка, столь же желанная, как и неожиданная, не была потеряна.

Герберт вертел все это в голове, когда его мысли прервали голоса из соседнего дома. Между столом, где он сидел, и кабинетом де Вер Грина была лишь тонкая перегородка. И де Вер Грин рассердился; настолько сердитый, что его голос с легкостью проникает сквозь перегородку.

"Что ты имеешь в виду, потерял его?" он говорил.

«Он дал нам ускользнуть на кладбище, сэр», - последовал ответ от человека с устьевым акцентом, которого Герберт услышал на Египетской авеню на Хайгейтском кладбище, когда скрывался в погребальной камере.

Герберт перестал дышать. Это де Вер Грин приказал следовать за ним.

«И это был последний раз, когда вы его видели?» - спросил де Вер Грин.

"Да сэр."

Если двое других головорезов тоже были там, они не возражали. Когда дело дошло до инцидента на станции Арчвей, подумал Герберт, Боб, должно быть, решил, что благоразумие было лучшей частью доблести. Его чувство самосохранения было явно лучше, чем его способность к наблюдению.