Борис Старлинг - Видимость

Нет, он колебался, потому что знал, что, если бы он сел в поезд, а Герберта там не было, он бы без всякой причины покинул бы свой пост наверху и, следовательно, получил бы ковровое покрытие еще большего размера, чем два других марионетки.

Близко, - пожелал Герберт двери. Близко.

Боб двинулся к поезду.

Он был в нескольких ярдах от двери, через которую Герберт вошел в карету. Если Боб сейчас подойдет, он обязательно увидит Герберта. Да, там было тесно, но спрятаться в таком тесном пространстве все равно было сложно.

Герберт посмотрел в дальний конец экипажа и с тревогой увидел, что даже если он сможет пробиться сквозь толпу до того, как Боб сядет на борт, этого все равно будет недостаточно.

Незваный обрывок тренировки Наблюдателя всплыл на поверхность.

Общепринятое мнение гласило, что средний человек будет искать последователя на расстоянии от десяти до двадцати ярдов, а это как раз тот диапазон, на котором большинство людей предпочитало следовать.

Поэтому вероятность того, что его заметят, будет ниже, если он будет отступать дальше или, как это ни парадоксально, если приблизиться.

Если подойти ближе. Герберт оказался быстрее, чем он думал. Он уже возвращался сквозь толпу к двери, как будто Боб был старым другом, которого он собирался обнять.

Поспешность Герберта заставила его наступить кому-то ногу и локтем другого человека по почкам, и, бормоча шквал извинений, он продолжал идти.

Боб сел на борт в тот момент, когда Герберт подошел к двери.

Казалось невероятным, что он не увидит Герберта, потому что он находился прямо перед ним, достаточно близко, чтобы быть любовниками. Герберту пришлось слепо и нелогично поверить в теорию.

Боб оглянулся через плечо Герберта, буквально через его плечо, на остальную часть экипажа, изучая их лица в поисках любого признака того, кто ближе к нему, чем все остальные.

Двери зашипели, явно готовясь к закрытию, и Герберт подавил абсурдное желание рассмеяться. Проведя так долго или, по крайней мере, так долго, желая, чтобы двери закрылись,

теперь он отчаянно нуждался в том, чтобы они оставались открытыми еще несколько секунд - достаточно долго, чтобы Боб решил, что ошибся, и отступить на платформу.

Чудом именно это и сделал Боб.

Поезд был слишком переполнен, и Герберт был слишком потрясен, чтобы попытаться расшифровать странные каракули внизу карты коронации. Он вытащил из кармана список делегатов конференции и, держа его в дрожащих руках, просмотрел его в поисках имени Казанцева.

Казанцева в списке не было. Да и других русских тоже не было.

Герберт проверял трижды, в последний раз пробегая пальцем по списку имя за именем, и ему приходилось сознательно останавливать себя, произнося слова, как на уроке лечения.

Точно нет. Ни Казанцева, ни русского.

Как ни трудно было поверить в это, Герберту казалось, что де Вер Грин говорил правду: конференция не имела никакого отношения к этому делу.

Вместо этого казалось, что коронация каким-то образом была замешана, и это могло быть только плохой новостью; не в последнюю очередь потому, что это подняло бы это дело до уровня, слишком стратосферного для такого низкого человека, как он.

Что ж, если бы ему пришлось отказаться от этого, он бы сделал это только тогда, когда его заставили, а не раньше. А пока ему нужно больше информации; в частности, он хотел узнать как можно больше о Казанцеве, и для этого оставалось только одно место.

На Лестер-сквер, где Герберт пересел на поезд, теперь отчетливо виднелись клочья смога, даже так далеко под землей.

Он прошел мимо жениха и невесты, последний в своем фраке, а первый в свадебном платье, почти черных от грязи. Вокруг них прыгала фаланга служанок и подружек невесты.

«Мы уже поженились, - объяснял жених прохожему, - но это единственный способ попасть на ресепшн. На улицах не осталось такси, и даже если бы они были, они не могли бы увидеть, куда они едут ».

«Вы только посмотрите на мое платье», - сказала невеста. "Он испорчен!"

«Ну, это не значит, что тебе это снова понадобится», - ответил жених.

"Дерзкий!" она засмеялась и мягко, игриво ударила его.

«Два счастливых лица, - подумал Герберт. вокруг было не так много других, это точно. Конечно, де Вер Грин не выглядел бы слишком счастливым, когда узнал бы о том, что собирался сделать Герберт.

Вернувшись в Леконфилд-хаус, Герберт попросил не де Вер Грина, а Патрисию Драммонд-Фрэнсис, королеву реестра.

"Герберт!" - воскликнула она, спеша через холл, чтобы поприветствовать его, прежде чем поцеловать его, твердо и влажно, в обе щеки. «Как жизнь в армии? Почему ты больше никогда не возвращаешься и не видишь своих старых друзей? Что ты здесь делаешь?"

Последний, подумал Герберт, был вопросом, в котором Патрисия могла справедливо сделать ударение на любом из пяти задействованных слов.

«Мне нужно взглянуть на одно из ваших файлов», - сказал он.

- Сегодня утром ты тут баловался.

«Новости путешествуют».

«Это как-то связано с этим?»

Герберт кивнул, зная, что Патрисия поймет его нежелание так скоро вернуться в де Вер Грин. Она разделяла мнение Герберта о его бывшем начальнике и знала, что, имея дело с таким человеком, как де Вер Грин, чем больше информации нужно передать до начала битвы, тем лучше.

Патрисия провела Герберта обратно через ворота безопасности в Реестр, где хранились все файлы. Содержимое занимало весь первый этаж с замурованными кирпичом окнами и стальными решетками; и редко кто председательствовал над вотчиной с такой доброжелательной твердостью, как Патриция.

Все ее подчиненные были дочерьми из высшего общества или служебных семей, прямо из родиновских или швейцарских финишеров, со строго трехчастным словарем («да», «правда?» И «кошмар», последнее растянуто на несколько слогов) и небольшими амбициями. за то, чтобы жениться как можно быстрее и удобнее. «Если мне будет скучно, - восклицали они, - я бы предпочел, чтобы господин скучал!» Патрисия

работали с ними как с директрисой и читали их мысли, как если бы они были телепатами.

Будь она мужчиной, она бы уже была генеральным директором; будь она мужчиной, и если бы она тоже была одета в ту роль, то это было. Одеждой Патрисии по умолчанию были старые вельветовые ткани и заплатанные майки, испещренные несколькими комками земли, которые не застряли у нее под ногтями.

Ее истинная натура - грубая прогулка на природе, охота и веселые хоккейные клюшки - компенсировала то, как она держала ее слегка запрокинутую назад, манеры, которые она приняла не из-за каких-либо представлений о превосходстве, но (и Герберту понадобилось много времени, чтобы поработать это наружу), чтобы скрыть зарождение двойного подбородка.