Борис Старлинг - Видимость

В-третьих, он еще не заметил Герберта.

По закону, не говоря уже о чем-либо еще, Герберт должен был представиться офицером полиции, прежде чем действовать, но это стоило ему его главного преимущества в этой ситуации, а именно элемента неожиданности.

Насилие противоречило большинству инстинктов, которыми обладал Герберт, но он знал, что это единственный выход. Он сделал быстрый шаг вперед и бросился в спину мужчине.

Мужчина, должно быть, почувствовал Герберта в этот момент, потому что, наконец, он начал поворачиваться, но Герберт уже был сверху.

Он толкнул мужчину на кровать. Когда матрац был снят, мужчина ударился о твердое основание с достаточной силой, чтобы выплеснуть ветер из его легких. Герберт наполовину перекатился через него, схватив мужчину за голову коленом. Мужчина ударил правым кулаком, когда Герберт проходил мимо.

У этого человека был явно неанглийский оттенок лица. Его лицо было рыхлым, как неправильно поднятое суфле; края казались слегка размытыми, неопределенными. Его усы сидели на корточках под носом, испещренным архипелагами лопнувших кровеносных сосудов; его глаза были прикрыты, его лоб был экстравагантно сморщен, а его темные волосы были уложены в одну из самых ужасных зачесок.

Герберт когда-либо видел.

Все еще хватая ртом воздух, мужчина снова ударил Герберта.

Герберт схватился за одно из огромных, похожих на плиту ушей мужчины и ударил головой об основание кровати. Когда он вырвался из рук Герберта, Герберт схватил его куртку за воротник и резко потянул вверх через голову. Руки мужчины тоже поднялись вверх, что, как надеялся Герберт, выведет его из строя еще больше, но на самом деле именно в этом состоянии человек нанес свой первый серьезный удар - удар с разворота, который попал Герберту на полпути между шеей и челюстью.

Элкингтон теперь присоединился к драке; но хлороформ явно повлиял на него больше, чем он думал, или, по крайней мере, больше, чем он хотел, чтобы думал Герберт. Мужчина ударил Элкингтона по виску, когда молодой полицейский пересек комнату с опущенной головой, и ноги Элкингтона скомкались под ним, когда он упал на пол.

Герберт цеплялся за куртку оппонента больше из-за упрямства, чем из какого-либо великого тактического императива. Это зашло так далеко, что мужчина явно посчитал лишение прав собственности лучшим вариантом.

Неуклюже покачивая плечами, мужчина освободил руки, оставив Герберта прижимать куртку к ноющей нижней челюсти, как одеяло безопасности.

Мужчина пробормотал что-то, что Герберт едва слышал, не говоря уже о том, чтобы понять. Но это натолкнуло Герберта на мысль. Атакованный совершенно незнакомым человеком, мужчина ни разу не кричал о помощи, что наводило на мысль, что он действовал один. Если бы его можно было обманом заставить думать, что у Герберта есть подстраховка ...

Герберт засунул указательный и средний пальцы правой руки в обе стороны рта, не обращая внимания на вспышку боли в челюсти, и свистнул так громко, как только мог.

Мужчина посмотрел на него сначала с удивлением, а затем с тревогой. Быстрый взгляд в окно, еще один, чтобы увидеть, блефует ли Герберт; а затем, явно не желая рисковать, мужчина вылетел из двери и спустился вниз по лестнице, как будто его ошпарили.

Герберт услышал, как открылась и захлопнулась входная дверь, и в доме снова стало тихо.

Он откинулся на перевернутый матрас и глубоко вздохнул, пока не вернулся к чему-то близкому к спокойствию. Его челюсть была болезненной, но, казалось, не сломана; он все еще мог открывать и закрывать ее, хотя и не без щелчка примерно на полпути. Если бы он когда-либо играл в регби, он, вероятно, нашел бы это ощущение менее новым, чем он сам.

Когда он позволил куртке мужчины соскользнуть на пол, что-то упало ему на ногу, настолько очевидное, что он проклял себя за то, что не искал этого раньше. Бумажник.

Удостоверение личности привело Герберта в этот дом; теперь, казалось, такая карта перенесет и его через следующий этап. Согласно аккредитации для прессы, соратником Герберта был Александр Казанцев, лондонский корреспондент советской газеты «Известия».

Герберт вызвал скорую помощь в Элкингтон, и она прибыла в течение десяти минут; Воздух здесь был еще чист, поэтому задержек на транспорте не было.

Он чувствовал себя виноватым из-за того, что случилось с Элкингтоном, конечно, чувствовал; и внезапный диагноз врача скорой помощи о том, что любая травма будет временной, только частичный бальзам.

Со своей стороны, Элкингтона больше всего беспокоила его очевидная неспособность внушить Герберту какие-либо признаки полицейских навыков, подходящих для отряда убийц. Когда они погрузили раненого в кузов машины скорой помощи для поездки в Королевскую больницу Фри в Хэмпстеде, Герберт пообещал, что позвонит позже или, по крайней мере, по телефону.

Когда они ушли, Герберт вернулся к более важным делам; именно то, что искал Казанцев.

Вряд ли Герберт мог винить Казанцева в тщательности своих поисков. Теперь, когда он тоже нашел время, чтобы покопаться в атрибутике спальни Стенснесса, он увидел, что Казанцев упустил несколько драгоценных возможных укрытий.

Оборотная сторона каждой картины была прорезана, подушки и подушки были разрезаны (каким бы ножом он ни пользовался для этой цели, Герберт считал себя счастливчиком, потому что Казанцев не держал его во время их борьбы), половицы разорваны, и из них вырваны куски. плинтусы.

Жалко, что Казанцев был русским, подумал Герберт; он бы отлично подошел к Five.

Герберт продолжил с того места, где остановился Казанцев, расширив свои поиски за пределы спальни Стенснесса на остальную часть дома. Еще не было обеда; соседи по дому еще будут работать часами.

Он ощупал внутреннюю часть духовки, поднял каждую банку и жестяную банку в кладовой, заглянул в шкафы под кухонной раковиной, порылся в почве в оконном ящике, теперь уже забитом зимним паром, открутил основания ламп, вытащил книги с полок, заглянуть за них, пощупать картины и зеркала, встряхнуть шторы, перебирать пальто и куртки с проворством карманника и сваливать одежду из шкафов кучей, неопрятность которой говорила о его растущем отчаянии; поскольку в конце этих гигантских поисков, проведенных более часа в казни, Герберт

нашел именно то, что, как он считал, натолкнулся Казанцев, а именно ничего.

Жизнь Стенснесса или, по крайней мере, ее часть, доказательства которой он оставил дома, казалась такой же заурядной, как и жизни подавляющего большинства людей: оплаченные и неоплаченные счета, куча дешевых триллеров и тонкие файлы межведомственных меморандумов, которые могли бы вылечить даже самого рецидивирующего бессонницу.