Стивен Спотсвуд - Фортуна на стороне мертвеца

Я постучала.

— Да? — раздался голос по ту сторону двери.

Я открыла дверь. Ребекка сняла верх пижамы и стояла ко мне голой спиной. На долю секунды я поразилась, насколько ее кожа гладкая и безупречная. Ребекка вздрогнула, снова накинула пижаму и быстро застегнула пару пуговиц.

— Простите, — сказала я. — Решила, что вы захотите поговорить без отца и дяди.

— Мне не стоит этого делать, — ответила она.

— А если я задам прямой вопрос? Захотите ответить — прекрасно. А если нет — ничего страшного.

Она заправила за ухо выбившуюся белокурую прядь.

— Я не привыкла пускать незнакомцев в собственную спальню, чтобы мне устраивали допрос.

— Я не совсем незнакомка.

— Но почти, — сказала она с кривой улыбкой.

— В таком случае мне следует представиться. Меня зовут Уилл Паркер.

Я протянула ладонь для рукопожатия. Мысленно бросив монетку, Ребекка все-таки ее пожала. Пальцы были длинные и гладкие, но в хватке чувствовалась сталь.

— Приятно познакомиться, мисс Паркер.

— Просто Уилл.

— Тогда зовите меня Бекка.

— Ну вот, теперь мы знакомы.

И тогда она улыбнулась по-настоящему — и губами, и глазами.

— Точно. Задавайте свой вопрос.

— Ваш брат сказал правду? Насчет того, что ваши родители были счастливы?

Ее улыбка слегка померкла. Ребекка села на кровать и уставилась небесно-голубыми глазами в пол.

— Счастливы? Я бы не сказала. Скорее довольны. Удовлетворены. Не всякие отношения строятся на страсти.

— Мать сама вам призналась? — спросила я.

— Это уже два вопроса, Уилл.

— Сделайте одолжение.

Она запустила пальцы ног в пышный ковер.

— Так говорил отец. Сказал, что можно строить жизнь на фундаменте идеалов, но остальное здание состоит из компромиссов.

— Тяжело жить с такими взглядами.

— Отец был тяжелым человеком. И не… не сентиментальным.

Это уж точно. Любой, кому удалось сохранить процветающую компанию в годы после Великой депрессии, имеет нечто общее с головорезами. Даже весьма много общего, если верить газетным статьям про «стальное сердце» Ала Коллинза. Хотя это как-то не вяжется с человеком, сунувшим себе в рот ствол.

— Думаете, он и впрямь покончил с собой?

Она вздернула голову. В ее глазах сверкало пламя. Но не полыхающая ярость, как у брата, а нечто иное.

— Да, — без колебаний ответила Ребекка.

— И вас это не удивило? — спросила я. — Судя по тому, что писали газеты, это случилось безо всякой причины.

Не знаю, что происходило в ее голове, пока она подбирала ответ, но я бы дорого заплатила, чтобы посмотреть на такой спектакль.

— Да, удивило, — наконец сказала она. — Он не из таких людей.

— Но вы не считаете, что его убили.

— Да. Не считаю, — заявила она с полной уверенностью — или, во всяком случае, хорошо изобразила уверенность. — Боюсь, что мне все-таки пора пойти в душ и одеться. Ваше время истекло.

Ребекка встала и мягко, но настойчиво повела меня к двери.

Когда я уже перешагнула через порог, она сказала:

— Могу и я задать вопрос, мисс Паркер?

— Конечно.

— Вы танцуете?

— Я… э-э-э… Что? — брякнула я. — В смысле, да, танцую.

— Прекрасно.

И она закрыла дверь прямо перед моим носом.

Я простояла перед закрытой дверью целых тридцать секунд, пытаясь прийти в себя. Не знаю, что сбило меня с толку больше — вопрос про танцы или уверенность в том, что в чем-то она солгала. Просто я не знала точно в чем.

Я вернулась в кабинет, сдернула со стен ткань и полтора часа тщательно обыскивала комнату. То есть перетрясла каждую книгу с полок и отвинтила перочинным ножом электрические розетки в поисках тайников, проверила все доски паркета и каждый дюйм стола.

Ничегошеньки. Точнее, куча всего, только не относящегося к делу.

Между страницами книг я нашла пару сотен бумажек, в основном счета из книжных магазинов. Обнаружила отозванные банковские чеки и несколько безобидных документов компании. Пару десятков записок с покупками, много пыли и сигарету в глубине ящика стола, которую мистер Коллинз, вероятно, припас на черный день.

Никаких откровений. Я была разочарована, но не удивлена. Во время таких обысков редко можно найти ключевую улику.

Я убедилась, что решетка на единственном окне крепка, а щели на раме закрашены. Исключив проникновение грабителя через окно, я с помощью набора отмычек пятнадцать минут ковырялась в замке, пытаясь отпереть его снаружи. Без толку. Дверь отпиралась только изнутри.

Но все же я нашла кое-что интересное, хотя вряд ли это можно назвать уликой. Семейную фотографию в рамке, стоящую на книжной полке. На ней Ал Коллинз сидел на главной лестнице особняка. Выглядел он мрачным и холодным, в точности как в газетах — широкий лоб с залысинами и аккуратные усы над тонкими губами, словно прорезанными бритвой.

На коленях он держал улыбающегося карапуза — видимо, Ребекку, хотя непохоже, чтобы ему это доставляло удовольствие. Рядом сидела Абигейл, пытаясь успокоить вопящего Рэндольфа. На ступень выше сидел еще один мужчина, моложе Алистера, но ненамного, весьма привлекательный и полная противоположность Коллинзу.

Только через несколько секунд я поняла, что смотрю на молодого Харрисона Уоллеса. Годы его не пощадили, но в прежние времена он выглядел красавцем-мачо. Он наклонился между мужем и женой, пытаясь помочь Абигейл утихомирить Рэндольфа, и оказался очень близко к ней. Из всех людей на фотографии, включая младенцев, он улыбался шире всех.

Харри и Абигейл. Интересная мысль.

Возможно, компаньоны делили Абигейл не только в качестве секретарши? Да и близнецы не сильно напоминали отца. Хотя и на дядю Харри тоже не были похожи. И все-таки есть над чем подумать.

Рэндольфа, Ребекку (надо все-таки называть ее Беккой), Уоллеса и мисс Пентикост я обнаружила внизу, в гостиной. Рэндольф опять бушевал.

— Я не говорю, что бизнесменам можно наплевать на моральные принципы, но в конце-то концов! Шла война. Аморально с нашей стороны было бы не обеспечить солдат оружием, — объявил он.

Нетрудно было разглядеть в привлекательном лице Рэндольфа того капризного младенца.

— А ваша мать этого не одобряла? — спросила мисс Пентикост.

— Она сказала, что у нас руки в крови погибших от наших бомб.

— Хотя раньше ее это не особенно беспокоило, — вставил Уоллес. — Пока она не связалась с этой гадалкой. А ведь мы говорим о миллионах. Даже больше, если учесть цену акций компании.

Пока Уоллес неистовствовал, мисс Пентикост бросила взгляд на меня. Я ответила тем же, что означало: я еще не закончила вынюхивать все, что можно узнать.

Я прошла через «скромный бальный зал» на кухню. И обнаружила там приземистую женщину лет пятидесяти, в фартуке. Она присматривала за тремя булькающими кастрюлями и за печкой, из которой пахло так, как будто там готовилась целая корова.