Павел Орлов - Оперативный гамбит

— А почему бы вам, раз уж пьянство так вредит экономике, не провести через подвластную вам Думу другой закон, только по-умному сделанный?

— Если делать по-умному, то на данном историческом этапе с пьянством в этой стране лучше не бороться по той простой причине, что недопивший русский мужик гораздо более опасен и непредсказуем, чем надравшийся.

Я посмотрел на собеседника, ожидая увидеть в его глазах смешинку — такую, которая в нужный момент появляется в глазах умелого рассказчика анекдотов. Но Мещеряков выглядел совершенно серьезно — его последняя тирада не была шуткой.

— А что до борьбы с раздолбайством, то она будет вестись, и уже ведется. Правда, не с тем размахом, с каким следовало бы. Раздолбаев надо наказывать рублем, но, чтобы это наказание было действенным, надо наказывать большим рублем, а таких денег у людей — тем более у раздолбаев — нет. Ну а нигилизм уйдет сам, когда народ почувствует над собой реальную власть и ощутит плоды ее деятельности. И это время не за горами, поверьте мне! А пока же имеем то, что имеем. Вот такая вот политическая экономия…

Вновь возникла пауза. Я аккуратно взглянул на часы и невольно вздрогнул — мы сидим здесь уже больше часа. Надо было закругляться:

— И что — вы просили меня подъехать для того, чтобы провести со мной политзанятия? — спросил я.

— Ни в коем случае — я не имею дурной привычки тратить время по пустякам. Однако — хотите верьте, хотите нет — я за относительно короткое время нашего знакомства, несмотря ни на что, проникся к вам искренним уважением и хочу вас просто предупредить.

— В таком случае вы как раз тратите время по пустякам. Уверяю, что меня уже не раз предупреждали — причем в более… убедительной форме. И что?!

— Я имел в виду совсем не то, о чем вы подумали. Может, «предупредить» в данном случае не совсем удачное слово. Скорее — дать совет, — Мещеряков вновь на секунду задумался. — Вот мы с вами уже говорили о том, что шахматная партия может быть прекрасной аналогией человеческого бытия. Здесь тоже существуют определенные правила игры и тоже существуют свои ранги. В самом низу этой иерархии стоят пешки. Их много, и все они мечтают пролезть наверх — в ферзи. А путь для этого один — вперед, и только вперед! И они идут этим путем, где и погибают в подавляющем большинстве случаев, ибо пешка — есть пешка, и ею при необходимости легко пожертвуют. Легкие фигуры — рангом повыше. И ладьи, пожалуй, здесь же — они посильнее, но разница не очень велика. У них и свобода передвижения больше, и дальнобойность. И они ощущают себя выше пешек, за которыми зачастую прячутся в минуту опасности, упиваясь при этом собственной значимостью. При этом, между прочим, они забывают одно весьма пикантное обстоятельство: у пешки есть хоть мизерный, но все же шанс стать ферзем, а ни конь, ни слон, ни ладья не станут ферзем ни при каких обстоятельствах.

Король воображает, что он является самой важной фигурой на том простом основании, что его пленение означает конец всей партии. Но это только видимость власти! А что из себя представляет его реальная власть? Только на соседнюю клетку. Пусть в любую сторону, но всего лишь на одну клеточку. Вот и прячется постоянно за другими фигурами…

Ферзь?! Да, это реальная сила — во всех направлениях, и на любое количество клеток. Но формальной власти-то у него нет — он не король. К тому же за ним идет постоянная охота, но только затем, заметьте, чтобы впоследствии заставить капитулировать короля. Иногда и самого ферзя в жертву приносят — помните знаменитый ферзевый гамбит?

— И в какой же роли вы видите себя?

— А вы попробуйте догадаться.

— Хм… Ну, король для вас отпадает — слишком заметен. Ферзь тоже высовывается из общего ряда, да за ним к тому же еще и охотятся, как вы говорите, все кому не лень. Это скорее Березовский. Пешку даже не рассматриваю, легкая фигура для вас — слабовато. Остается… ладья? Тот самый средний уровень. Хотя сами вы об этой фигуре не очень сильного мнения.

— Браво, Павел Николаевич! Логический анализ почти безупречен.

— Почему «почти»? — слегка обиженно спрашиваю я. — Я неправ?

— Да, вы неправы! Вы в данной ситуации не соизволили выйти за пределы доски — вы остались в ее рамках. Я, дорогой мой, предпочитаю быть не шахматной фигурой, а шахматистом.

— Или кукловодом…

— Совершенно справедливо замечено! Но сейчас более удачным будет сравнение с шахматистом, ибо… — Мещеряков достает очередную сигарету, закуривает и продолжает: — …Ибо тогда и вам будет легче понять, почему охота на меня — извините за столь претенциозное определение — бессмысленна и бесполезна.

— Интересно было бы узнать.

— А все очень просто! Как я уже сказал, жизнь наша напоминает шахматы. И, находясь в плоскости доски, вы принимаете условия игры, называемые правилами: существование рангов и предписанные ими направления движения, очередность ходов и тому подобное. И охоту за мной вы ведете на этой плоскости в соответствии с принятыми правилами. А я — вне этой плоскости и поэтому неуязвим! Стоит вам выйти за пределы доски, подняться над ней — и вы легко в этом убедитесь. Ведь вне доски, вне ее квадратиков прежние правила уже не действуют. Во-первых, потому, что здесь клеточек нет и конь буквой «Г» ходить не сможет, даже если захочет. И пытаться применить правила шахматной игры вне пределов доски просто глупо. А во-вторых, если вы сумели выйти из этой плоскости, то вы уже не шахматная фигура. Не игрок, может быть, еще, но уже и не фигура. У вас здесь совершенно иной статус в совершенно иных условиях. Именно поэтому, пытаясь привлечь меня к уголовной ответственности, вы совершаете ошибку. Вы проецируете шахматные правила на пространство, находящееся вне доски, — вот у вас ничего и не получается.

— У меня ничего не получается потому, что судья оказался продажной сволочью, — возражаю я.

— Увы, уважаемый Павел Николаевич, вы все еще не в состоянии приподняться над доской. Поймите же, наконец, что жизнь многомерна. И то, что запрещено вашими правилами, — в самом деле, шахматная ладья же не может за некоторую сумму перепрыгнуть стоящую на ее пути фигуру, это абсурд! — является нормой за пределами пространства, ограниченного шестьюдесятью четырьмя клетками.

О, как! И это что — здоровый цинизм?.. А Мещеряков, как будто прочитав мои мысли, спокойно, чуть ли не с улыбкой добавил:

— А насчет судьи вы тоже неправы — какая же он сволочь? И дело ведь не в нем персонально. Вы что же думаете: если бы дело попало к другому судье, результат был бы другим? Полноте… Изменилась бы, может быть, только цена вопроса. Здесь действуют иные правила, и эти правила устанавливаем мы.

— Кто «мы»?