Алексей Ходорковский - Медвежья пасть. Адвокатские истории

В офис заезжала бригада каких-то отморозков.

— На бетонном заводе ты с хозяйкой канитель развел. Наследил ты, дед! Чтобы больше твоих «миксеров» мы на заводе не видели!

Звучали угрозы по телефону.

Девушка, конечно, слышала про разборки среди конкурентов, но сейчас, когда она кормила грудью и не могла оторваться от ребенка, это было ужасно и некстати. Нужно было ехать к Ткебучаве и ехать срочно. Оставив Сашеньку на родителей, Сонечка помчалась на Ленинградский рынок. Набрала огромную корзину свежих фруктов, украсила ее лучшим армянским коньяком «Ахтамар» и поехала на такси в гостиницу «Метрополь».

Кроме Ираклия Сергеевича в номере находились дама средних лет и две молодые скрипачки в черных бархатных платьях с тонкими нитками жемчуга. Девушки добросовестно настраивали инструменты, подкручивая колки и издавая резкие звуки.

Сонечка подошла к наставнику, расцеловала его в обе щеки и вручила корзину фруктов. Ткебучава улыбнулся и поднес к губам длинные, тонкие пальцы пианистки. Поблагодарил за фрукты и проводил до двери. Уже на улице, по дороге к метро раздался звонок Ткебучавы. Он поинтересовался целью визита. Сонечка быстро все оттараторила и заревела. Ираклий Сергеевич отключил связь.

На следующий день где-то после обеда Соне позвонил встревоженный мастер и сообщил, что только что у него на мойке побывали два здоровенных татуированных мужика. Они принесли пачку пятитысячных купюр в банковской упаковке, сверкнули кривыми зубами и золотыми цепями в палец:

— Свояк предъяву прислал. Не гопники мы, дед. Мы — «шерстяные», нам западло косячить, — и ушли.

— А ведь как в сущности все хрупко и непредсказуемо в жизни… — подумала Сонечка.

Все закрутилось, завертелось, понеслось как раньше. К Василию вернулось хорошее настроение, и он опять стал трудягой и весельчаком.

Сашеньке исполнилось четыре месяца. Вся жизнь Сонечки, ее родителей и незаменимой няньки была посвящена малышке. Все было построено вокруг нее, разговоры были только о ней. Если появлялись сопельки или раздражение на ладошках, Сонечка рыдала, вызывала неотложку и не спала по ночам.

Как-то утром в субботу на пороге появился Борис. Он, опустив глаза, сообщил, что очень скучает по девочкам и жалеет о расставании.

— Я уволился из армии, ушел в отставку. В тягость вам не буду. Мне предложили место заместителя директора по безопасности и кадрам на крупном заводе. Я теперь гражданский человек. Сейчас мы разводимся с женой. У меня одна дочь, и я хочу быть рядом с ней.

Дальше Соня не слушала, хотя Борис продолжал что-то говорить. Молодая мамочка аж присела от услышанного монолога. Она ожидала чего угодно, но не того, чтобы Борис, больше похожий на молчаливого партизана на допросе, чем на оратора, закатил такую речь… Что ответить, девушка не знала. Сонечка взяла на руки ребенка и, чтобы заполнить создавшуюся паузу, начала ходить из угла в угол. Борис так и остался стоять у порога. С его коричневых ботинок и бесформенной шляпы предательски капала вода, образовав грязную лужу на паркете.

Если бы их встреча состоялась год назад, Борис схватил бы девушку на руки и уложил на диван. Однако мечтам этим осуществиться нынешним утром было явно не суждено. На руках женщины мирно посапывала его дочь, и на такие кардинальные шаги он не решился. Стоял и ждал своего приговора. Соня молчала.

Особой любви к Борису она не испытывала… Какие-то воспоминания о прекрасном сексе еще теплились в ее кудрявой головке. Ну был и был. Сделал свое дело и ушел. Ушел и ушел. Но пускать к себе в дом чужого мужика она боялась. Тем более что в деньгах она уже не нуждалась.

После вмешательства Ткебучавы ее малый бизнес стал активно развиваться. Все рабочие вопросы решал ее золотой помощник — дядя Вася. Получая шикарную зарплату, он старался изо всех сил. Заказчики просили автобетононасосы для подачи бетона на высоту. Сонечка планировала покупку еще двух машин в самое ближайшее время.

Борис приходил каждый день. Не добившись благосклонности Сонечки, он все вечера напролет проводил с дочерью. Ухаживать за ребенком отец, конечно, не умел, но играл с ней и восторгался ежедневными переменами в поведении девочки. Со временем он научился прикармливать ее из бутылочки, менять подгузник и с огромным удовольствием гулял с коляской.

Соня не могла запретить ему общение с ребенком, и где-то в глубине души ее грело присутствие мужчины в доме. Через пару месяцев она сдалась и предложила Борису перебираться к ним с вещами.

— Ну что ты мучаешься каждый вечер. Тебе ведь утром на работу. Перебирайся к нам — вместе будем.

И добавила протяжно:

— Попробуем…

Спустя полчаса они уже сидели за столом и с аппетитом уплетали фирменное Сонино блюдо — яичницу с сосисками.

Так они соединились. Впереди внезапно обнаружился какой-то просвет, и понемножку все вставало на свои места.

Борис обожал своих девочек, а Соня была благодарна ему за дочь, статус замужней женщины и крепкие мужские руки, на которые всегда можно было опереться. Частенько вечерами бизнес-леди садилась за пианино и импровизировала с вальсами своего любимого Шопена. Борис, ничего не понимавший в музыке, стоял рядом с инструментом и с восторгом смотрел на жену. Он мечтал о ее возвращении на сцену.

Письмо из Чикаго пришло в понедельник — самый подходящий день для нежданных сюрпризов. Любых новостей Сонечка боялась как черт ладана. Она была уверена, что новости бывают или плохие, или очень плохие. Других просто не может быть. А тут письмо, да еще из Америки. Она впервые в жизни получила письмо из-за рубежа и не из какой-нибудь Болгарии или Польши, а сразу из Америки. Английский у нее был средненький, поэтому срочно пришлось ехать к отцу.

В конверте с картинкой высоченного небоскреба находилось приглашение в Нагасаки на ежегодный международный конкурс концертмейстеров. Все заботы о перелете, размещении и питании брала на себя американская сторона. Сонечка обалдела от счастья.

Отец отреагировал на письмо довольно странно. Вместо того, чтобы заняться подробным переводом текста, он схватил письмо, поднял его над головой на вытянутой руке и принялся расхаживать по квартире, словно боец, рвущийся в атаку с боевым знаменем. Девушка присела на край дивана и молча наблюдала за отцом. Наконец молчание было нарушено:

— Фамилия! Ты видела фамилию президента фонда? А имя, имя ты видела? Гроссерман, Натан Гроссерман, таких совпадений не бывает. Это он, точно он. Гроссерманы давно уехали, вот это да! Президент Всемирного музыкального фонда!

— Папуль, я не очень понимаю, о чем ты? Ты перевел приглашение? Давай я запишу все подробненько…