Алексей Ходорковский - Медвежья пасть. Адвокатские истории

В институт она не пошла. Единственным утренним утешением девушки было вкусное мороженое, которое хоть как-то отвлекало ее от грустных мыслей.

Официантка плавно пересекла зал и подала уже третью чашку черного кофе на столик у окна.

Любителем утреннего ароматного кофе оказался импозантный мужчина лет шестидесяти. Ухоженная густая седина, темные брови, умные карие глаза, породистые, крупные черты лица говорили о благородных предках гостя. Опрятная, с претензией на стиль одежда, залихватский шарф вокруг шеи, модные часы и дымчатые очки с диоптриями придавали ему слегка загадочный, творческий вид. Рядом с недопитым и давно остывшим кофе на симпатичном блюдце со снегирями лежала соблазнительная ватрушка с творогом и изюмом, к которой он даже не притронулся. Мужчина то и дело беспокойно поглядывал в окно, всматриваясь в осеннюю морось. В его левой ладони был крепко зажат мобильный телефон. Все говорило о сильном волнении и тревожном ожидании нашего героя.

На улице еще не рассвело. Наступало пасмурное, холодное октябрьское утро. Моросил мелкий дождь. Сквозь толстые, прозрачные стекла были видны высокие деревья. Они своими кронами загораживали свет уличного фонаря, а начавшийся ветер сбрасывал с веток огромные желтые листья. Трамвайные пути вдали переплетались между собой и превращались в одну длинную блестящую нить. По шоссе, виляя и мигая фарами, пронесся черный джип.

Харлампий Васильевич Шейко нарушил свое святое железное правило. Нарушил и уже много раз пожалел об этом. На него что-то давило. При нормальном состоянии тела в душе он постоянно ощущал беспокойство и тревогу. Харлампий Васильевич дал деньги в долг на три месяца. Не постороннему человеку вручил, а другу, попавшему в сложную ситуацию. Отказать он не смог. Всю свою довольно долгую жизнь Шейко никогда, ни при каких обстоятельствах не давал денег взаймы. Он считал, что глупо брать на себя чужие проблемы и чужую боль.

— Вы поймите меня правильно. Я вынужден отказать в вашей просьбе, дабы не портить наши приятельские отношения и не становиться врагами, — говорил он обычно просителям.

У друга Харлампия Васильевича стряслась беда. Во время экскурсии в подземную пещеру на далекой и прекрасной Майорке ему стало плохо. Скорая помощь, испанский госпиталь, малая операция на сердце. Срочно понадобились деньги. Госпиталь требовал расчета. Вот тут и родилась слезная просьба к старому другу Харлампию Васильевичу. Шейко перевел из Москвы необходимую сумму. Вопрос с оплатой медицинских услуг был решен. Страховая компания твердо обещала вернуть деньги по возвращению пациента в Россию. Но все хорошо не бывает. Страховщики начали тянуть время и кормили обещаниями.

Прошел год. Страховая компания выплачивать деньги отказалась, так как сердечный приступ страховым случаем признан не был. Вопрос о возврате долга завис.

Сегодня Харлампий Васильевич безуспешно ожидал должника с деньгами. Вывший друг в условленное время не появился и на звонки не отвечал.

Игорь Разумовский считал минуты до открытия кафе. Он совсем окоченел, гуляя всю ночь в скверах и парках. Игорь был пианистом — профессиональным, концертирующим, востребованным. Ему рукоплескали залы, а цветы не умещались в сопровождавшую музыканта машину. Успех, почти триумф. Месяц назад он попал в клинику травматологии и ортопедии, в отделение кисти — переиграл руку. Видимо, Игорь переусердствовал на репетициях и концертах. Частый график выступлений, постоянные занятия с утра до вечера надорвали руку молодого виртуоза. Движение пальцев стало затрудненным и очень болезненным. Это — смерть для пианиста. Врачи колдовали над его рукой месяц.

Вчера вечером в клинике состоялся консилиум врачей. Огласили жесткий вердикт: играть Игорь Разумовский больше не сможет. «Двигательные функции пальцев правой руки в полном объеме не могут быть восстановлены», — сказали они.

Это хуже приговора — это конец.

Разумовский домой не пошел. Отключил телефон и зашагал вдоль Ленинградского проспекта куда глаза глядят. Игорю хотелось уйти куда-нибудь подальше от людей. Он свернул в парк, присел на лавочку. Голова болела все сильнее и сильнее. Наплывал туман, глаза закрывались. Вокруг образовалась мертвая тишина. После слепящих фонарей лес и кусты исчезли в черной пропасти.

Всю ночь он блуждал по московской слякоти с пьяными компаниями, влюбленными парами и гордыми бомжами. Едва дождался утра. Холод погнал его в тепло. Уставший и замерзший, он добрался до единственного работающего утром кафе. Блестящие концертные ботинки были заляпаны толстым слоем грязи. Его глаза не выражали ничего, кроме вселенской тоски.

Игорь сходу плюхнулся на стул в углу зала, испытывая при этом головокружение и блаженство. Зал заведения качался и кружился вместе с ним. Кафе согрело несчастного пианиста. Он заказал чай с чабрецом, ликер и венский шницель.

В кафе вбежал молодой человек с длинными ухоженными волосами, в строгом черном расстегнутом плаще, который он шустро стащил с себя, присаживаясь за ближайший столик. Оставшись в сером шерстяном костюме с красным модным галстуком, он подозвал официантку. Я понял, что наш герой торопится по делам, видимо, на работу.

— Яичницу с беконом, пожалуйста. Умоляю, милая, быстрее. Я уже опаздываю на работу.

— Послушайте, Александр. Каждое утро одно и то же. Такой представительный мужчина, и опять — яичница со свининой. Вас что, жена не кормит? Мне было бы приятно такого гостя и накормить, и напоить.

При этом официантка мило улыбнулась и поджала ярко накрашенные губки.

— Да, жена — это святое. Конечно, кормит. Брокколи на завтрак, брокколи на обед, салат с брокколи на ужин. Скоро от этой капусты у меня вырастут уши, как у зайца. Уже работать не могу. Только и думаю целый день, чтобы пожрать. Проглотил бы целую рульку.

Официантка сунула руку в карман белоснежного фартука, достала бланк заказа и шустро записала свой номер телефона.

— Вот что, милый Александр, я приглашаю вас к себе домой. Угодить такому человеку для меня радость. Мой телефон… Звоните, я буду ждать. Ну не ходить же вам по столовым…

Она улыбнулась одними глазами и отошла в сторону, закрыв раскрасневшееся лицо руками.

За окном бурлил Ленинградский проспект. Сквозь облака пробилось солнце. Потоки машин, разделенные белой двойной полосой, на бешеной скорости рвались навстречу друг другу. Трамваи устроили перезвон, словно радовались новому прекрасному дню.

P.S. Мстислав переехал жить к себе на дачу в Конаково. Там он устроился на работу сторожем, познакомился, а потом и сошелся с прекрасной, милой и уютной дамой из местных.