Григорий Аросев - Деление на ночь

Выйдя из ворот кладбища и перейдя дорогу к остановке, Белкин внезапно решил позвонить Элли. Размышляя о ней и об Алёше на обратном своём извилистом пути к выходу, он в каком-то озарении понял, как именно можно вывести её на чистую воду: всего один вопрос, на который она ну наверняка не сможет дать внятного ответа… Его охватили такое трепетное нетерпение и такой обжигающий энтузиазм, что откладывать было совершенно невозможно – даже до дома, не говоря уж о том, чтобы до вечера, каким бы неразумным ни казалось звонить незнакомой женщине с подобными вопросами с улицы. Прямо здесь и только сейчас!

Усевшись на остановке в ожидании автобуса, он достал телефон (отцу бы не забыть ещё позвонить, что навестил деда с бабушкой) и нашёл сохранённый в прошлый раз номер. Усмехнулся тому, что так и назвал тогда контакт: «Элли». И легонько нажал на её имя, приводя в действие магию современных технологий.

Когда он поднёс телефон к уху, где-то очень близко вдруг заиграла мелодия вызова. Философ поднял глаза и увидел, что с перехода к остановке идёт та женщина в лёгком жёлтом плащике, что сидела у памятника капитан-инженеру первого ранга… Ошеломлённый, видя теперь навещавшую Игоря Яковлевича Гусева гостью в лицо, Белкин сразу узнал её – ведь только на днях он разглядывал в Фейсбуке её профиль.

А Элли достала свой смартфон из сумочки, взглянула на экран и – секунду поколебавшись – отключила звук вызова.

Оглядываясь назад, с горечью понимаю, что бóльшая часть жизни прожита абсолютно бесцельно и бесполезно.

Именно это предложение я записал в своём дневнике лет в десять или одиннадцать. Однажды сам факт такой фразы – конечно, дословно я её не помнил – всплыл у меня в голове, и я рассказал о ней маме, когда приехал к ней в очередной раз. А она и говорит, указывая пальцем на верхнюю полку одного из шкафов: «Так поройся в коробках, я же архивист у тебя. Всё там». Правда – она с непонятным мне упорством сохраняла все без исключения бумажки из моего детства и отрочества, объясняя свои привычки образованием историка-архивиста. Понемногу, постепенно вскрывалась её правда: даже если практической пользы не наблюдалось, спрятанные ею мои листочки и тетрадки обретали страннейший, удивительнейший смысл – возвращали меня в те мысли, а они, в свою очередь, как будто дополняли меня, как песок заполняет пустоты в вазе, куда заранее вдоволь положили камней.

Я поперебирал содержимое маминых коробок на указанной полке и действительно отыскал тетрадь, где была только запись про бесцельность и бесполезность – одна фраза, дальше неё дневник не пошёл. Жаль только, год не указан – я написал только день, двадцать четвёртое мая.

Вчера вечером приехала Фарида. И так мне стало хорошо, что я попросил её не уезжать. И согласилась Фарида, и осталась у меня, и проговорили мы с ней глубоко за полночь. После всех уже случившихся встреч и перед пока что предполагающимися меня раздирало, я не мог молчать и, конечно, вывалил Фариде всё. Последние дни я из уважения к Алёше клялся (самому себе) не болтать, как на военном плакате, но, давая клятву, я отлично понимал, что нарушу её. И именно с Фаридой. Так и вышло.

Любую историю можно изложить и в двух словах, и в двух часах. Приступая к ней, я не знал, как пойдёт дело, как повернётся язык. Оказалось, что болтать с Фаридой можно ещё дольше, и это не менее приятно, нежели… «Знаешь, я последние недели нахожусь в центре невообразимой истории», – начал я и сразу же сделал паузу, ожидая реакции Фариды. Я предполагал, что она предложит помощь или начнёт расспрашивать. Но она удивила – как всегда. «Хочешь остаться один?» – без тени претензий спросила она. Я растрогался и рассмеялся одновременно. «Нет, я же пять минут назад предложил, чтобы ты переночевала тут». – «Рюсик, ну а вдруг ты передумал…»

Уж не знаю, какой я сын, друг, исполнитель поручений и любовник, но лектор я хороший: как-то сразу в голове возник план всей истории, прямо по пунктам, и я знал, где будут кульминационные точки, чтобы не рассказывать всё и сразу, но и чтобы моя обнажённая слушательница не заскучала при не самых захватывающих подробностях. Свет мы не включали, поэтому глаз Фариды я не видел. Но смотрела она на меня, не отрываясь.

Алёша Андреев. Воловских. Поначалу всё так коротко и ясно: два человека, одна ситуация.

Елена. Внезапнейшая дополнительная линия в сюжете. Пришлось соврать: ранить Фариду, рассказывая, что вожделел рыжую не один год, нельзя. Просто подчеркнул, что знакомы.

Александр Близнецов. Александр Самуилович. Вера Хацкевич. Её муж Близнецов. Гусева Эвелина Игоревна.

Хик Сволов!

Полина. Лина. Алина.

Кто все эти люди? Какие они? Как они себя вели с Алёшей – те, что имели к нему прямое отношение? Как ведут себя теперь?

Сплетение лжи. Хитросплетение лжи. Расплетение лжи.

Десятки совпадений и до странности вовремя пришедших умозаключений. Может ли такое быть? При пересказе всё действительно выглядит крайне неправдоподобно. Но я-то знал, что всё происходило, да и происходит сейчас, именно так. Но чем ближе я подбирался к финишу, промежуточному финишу, конечно, тем сильнее меня интересовало, а как же отреагирует Фарида. И мне даже не пришлось её спрашивать. Едва я начал, очевидно, последний пассаж, что-то типа «И вот я пытаюсь понять…», как Фарида кашлянула и молвила:

– История, конечно, полный караул. Я восхищаюсь, как ты всё распутываешь, и ведь распутаешь, я верю, Рюсик мой сладкий. Но кое-что мне очень сильно бросилось в глаза.

– Что?

– Я уже поняла, что Алексей не был безумно яркой личностью. Но никто о нём не сказал ничего плохого. Либо ты не упомянул о таком.

Это высказывание меня потрясло. Так и есть! Фарида попала в точку!

– Никто. Всё так и есть, – выдавил я из себя.

– Но я не могу представить такое. Ты общался с его близкими людьми. Общался откровенно и глубоко, не поверхностно. Столько людей, столько отношений, столько лет, столько ситуаций, а ведь все мы не из подарочного набора – наверняка они и конфликтовали, и склочничали. Может, что и похуже случалось. Но никто ничего не сказал. Ты можешь это объяснить?

– Нет. В эту секунду точно не могу. А ты?

– Тоже не могу.

– Я могу лишь предположить, что они все были так опечалены исчезновением Алёши, что не захотели очернять образ…

– Рюсик, давай другую версию.

– Но в чём он мог быть таким ужасным?

– Да не ужасным. А просто сделать что-то плохое или даже ужасное. Это разные вещи, понимаешь?

– Только в самых общих чертах – может, я устал просто.

– Например, можно напиться, накуриться травой, всё что угодно с собой сделать, и потом на взводе изнасиловать кого-то – жуткий поступок, за который вполне нормально сесть в тюрьму. В сделанном можно раскаяться, и тогда поступок останется навсегда таким, но сам человек не будет таким же страшным. А вот если человек насилует кого-то постоянно, он ужасный сам по себе, не только его дела.