Батья Гур - Убийство в субботу утром

В диспетчерской решительно не понимали, почему рация Михаэля была недоступна для сообщений до тех пор, пока инспектор не въехал в Моцу — ближайший пригород Иерусалима. Рабочая частота, как потрудился напомнить Нафтали из управления, рассчитана на передачу в радиусе до Тель-Авива. Михаэль не стал объяснять, что для того, чтобы наконец-то остаться в одиночестве, ему достаточно было просто нажать кнопку справа. Его одолевали беспорядочные мысли, и тогда он ушел в себя, а расстояние между Тель-Авивом и Иерусалимом перестало существовать. Инспектор с долей ожесточения подумал, что сложностей в его жизни хватает и без расследования этого радиофеномена.

Когда становилось тяжело, он всегда погружался в свой внутренний мир, оставляя внешнему двойника, робота с механическими реакциями и остекленевшим взглядом. Женщина, которую он любил, всегда безошибочно чувствовала эти подмены. «Ты опять уплываешь и скоро исчезнешь совсем», — сказала бы она, если бы была рядом. Охайон управлял машиной бессознательно, автоматически следя за ситуацией на дороге, маневрируя, сигналя, выполняя обгоны.

Семя тоски по этой женщине в нем росло и зрело, и на въезде в Абу-Гош он явственно ощутил в машине слабый аромат ее тела. И тогда он вернул к жизни рацию, чтобы вырваться из тоски и боли. Суббота никогда не была их днем. «Воры не встречаются в день Шабата», — сказала она как-то раз несколько лет назад без всякой иронии.

Управление считало необходимым проверить рацию немедленно, как только он вернется. Михаэль не возражал.

— В общем, так. — Нафтали сразу начал с главного: — Тебя все ищут, ребята из твоей команды, и какой-то тип с длиннющим именем все это время упорно названивает и хочет с тобой встретиться.

Михаэль попросил уточнить имя. Нафтали смог его выговорить лишь со второго захода.

— Я знаю, кто меня ищет, — сказал Михаэль.

Он попросил Нафтали передать всем в бригаде, что свяжется с ними, когда приедет в город, потом спросил:

— А что от меня хотел Хильдесхаймер?

— Он не сообщил. Вот, оставил номер телефона.

Михаэль записал номер. Было уже полдевятого, и город заполнился толпами народа. Субботняя ночь в Иерусалиме — не лучшее время для поездки через центр, поэтому инспектор свернул на тихую боковую улочку, и начал высматривать телефонную будку.

Пришлось пожертвовать тремя жетонами, прежде чем нашелся исправный телефон. Хильдесхаймер ответил немедленно, как будто ждал звонка, не снимая руки с телефонного аппарата. Извинившись за поздний час и причиненное беспокойство, старик спросил, не смогут ли они встретиться. Михаэль поинтересовался, в каком месте ему будет удобно. Старик, чуть поколебавшись, переспросил, откуда он звонит, и в итоге через несколько минут главный инспектор Охайон катил к Хильдесхаймеру домой, на улицу Альфаси в самом сердце Рехавии.

Квартира, как он и думал, находилась в старом доме, населенном немецкими иммигрантами, которые перебрались в страну в тридцатые годы. В отличие от ломов, купленных богатыми ортодоксальными евреями из Америки, составившими костяк алии после 1967 года, он не подвергался ремонту.

На первом этаже трехэтажного здания висела маленькая табличка: «Профессор Эрнст Хильдесхаймер, психиатр, специалист по нервным болезням и психоаналитик».

На первый же звонок дверь открыла женщина с густыми седыми кудрями и пронзительным враждебным взглядом голубых глаз. Было невозможно угадать ее возраст или представить, была ли она когда-то красивой. Она выглядела так, будто такие понятия, как возраст или красота, попросту не имели к ней никакого отношения.

С сильным немецким акцентом женщина объявила:

— Профессор ждет в кабинете.

Провожая Михаэля в кабинет, она двигалась так, словно кто-то сзади выкручивал ей руку, и время от времени оглядывалась через плечо, при этом невнятно бормоча себе под нос.

Хильдесхаймер отворил дверь кабинета, представил свою супругу Михаэлю и попросил ее принести им выпить чего-нибудь горячего. Ворчание, прозвучавшее в ответ, вызвало на лице профессора широкую улыбку. В Михаэле же фрау Хильдесхаймер вызвала чувство, близкое к благоговению.

Усаживаясь в кресло напротив хозяина, Михаэль оглянулся по сторонам. В комнате стояло несколько книжных шкафов, плотно заставленных книгами. В углу помешался массивный старомодный письменный стол из темного тяжелого дерева. Он был покрыт толстым стеклом, в центре которого лежал продолговатый узкий буклет в зеленой обложке. Несмотря на острое зрение, Михаэль не смог прочитать название. Он перевел взгляд на диван, с виду очень удобный, а потом — на кожаное кресло рядом с ним. Это кресло в скандинавском стиле было единственной современной вещью в комнате.

Михаэль рассмотрел картины, висевшие между книжными шкафами, все довольно мрачные, среди них — портрет Фрейда, карандашный этюд и несколько иностранных пейзажей, выполненных маслом. Он впился взглядом в тисненые золотые буквы на кожаных переплетах в книжном шкафу и успел уже разобрать имя Арнольда Тойнби рядом с Гете, но внезапно ощутил на себе взгляд Хильдесхаймера. Старик сидел напротив и терпеливо ждал, когда инспектор закончит осмотр его комнаты.

Почувствовав себя неловко, Михаэль спросил:

— Вы хотели что-то сообщить мне, доктор Хильдесхаймер?

Хильдесхаймер поднял большую связку ключей, которая лежала на столике между креслами, и протянул инспектору. Он объяснил, что эти ключи в вышитом кожаном футлярчике принадлежали Еве Нейдорф и были найдены рядом с телефоном в институтской кухне.

— Я положил их к себе в карман, когда запирал телефон, и намеревался передать вам утром, но забыл. — Последние слова были полны грусти и недоумения. Профессор Хильдесхаймер явно не привык о чем-то забывать. — Я с полудня пытался связаться с вами, главный инспектор, — сразу, как добрался до дому и вспомнил о ключах, но вас было невозможно застать, — добавил он извиняющимся тоном.

Михаэля, казалось, больше заинтересовал телефон.

— Скажите, какое отношение к телефону имели ключи? Институтский телефон запирается?

— Да, — ответил старый профессор. — Недавно сотрудникам, а также кандидатам выдали ключи, потому что Институт просто не в состоянии оплачивать огромные счета.

Нет, он вынужден признать, что и замок не улучшил ситуации.

В ответ на следующий вопрос Михаэля он улыбнулся, и его круглое лицо внезапно приобрело детски невинное выражение.

Нет, в Институт не мог войти никто, кроме сотрудников и кандидатов, которые имели ключи от входной двери, а также от телефона.

— А пациенты? — спросил Михаэль, изо всех сил стараясь не поддаваться охватившему его чувству симпатии к старику.