Батья Гур - Убийство в субботу утром

Вновь Голд сидел напротив Михаэля Охайона. И хотя на этот раз дело происходило на его, Голда, территории, к его удивлению, главный инспектор чувствовал себя как рыба в воде, как будто вечность провел тут, в дежурке. Больше всего инспектора интересовали Яаков и его знакомство с умершим.

Охайон выглядел понурым, и Голд внезапно увидел в его лице то же чувство вины, которое видел в лице Яакова.

— Что случилось с парнем? — нетерпеливо спросил инспектор.

Сигарету он не зажег, а положил на край стола, Голд разглядел на фильтре следы зубов.

Он повторил все, что рассказал Яаков: сочетание таблеток и алкоголя, неустойчивая личность. Потом сообщил Охайону, что свою диссертацию писал по летальному потенциалу психотропных лекарственных средств. Вообще говоря, в больнице он лучший эксперт по данному вопросу. Охайон уже слышал об этом от Галора. Голд с неподдельным удовольствием описал, чем чревато злоупотребление элатролом: передозировка вызывает сердечную недостаточность, а спиртное усугубляет опасность.

— Где можно достать этот препарат? — спросил Охайон.

— О-о! — протянул Голд. — Всего-то и нужно, что обратиться к любому семейному доктору в поликлинике и сказать, что вы страдаете от депрессии. Знающий врач не при первом, так при втором визите выпишет вам элатрол в повышающихся дозах и пошлет в аптеку с рецептом на месяц. Дело в том, — назидательно сообщил он, — что очень мало людей, не имеющих медицинского образования, знают об опасностях этого препарата. Им не известно, что передозировка грозит нарушениями сердечной деятельности. Большинство, — Голд моргнул, глядя, как дрожит зажигалка в руке Охайона, — считает, что чаще всего люди умирают от передозировки снотворного, или барбитуратов, или транквилизаторов, а их нужно принять огромное количество. И только специалистам известно, что самую большую вероятность летального исхода дает комбинация элатрола — достаточно двух граммов, то есть двадцати таблеток по двадцать миллиграммов, это примерно двухнедельная доза, — с несколькими таблетками барбитуратов, как принял этот юноша, плюс алкоголь. А если еще вас обнаружат часа через два, то можно промывать желудок активированным углем и вызывать всю королевскую рать — бесполезно, потому что действующее вещество уже всосалось в кровь…

— Пожалуйста, сходите и разбудите этого студента-медика — как его, Яакова? Словом, соседа по квартире…

— Зачем он вам нужен? Пустые коробочки из-под лекарств были у него в кармане, я забрал их, когда укладывал мальчика в постель. Могу точно сказать, сколько погибший принял и где их взял, — заявил Голд. — Бедный парнишка измучен, дайте ему отдохнуть.

Но Охайон уже стал самим собой. Его лицо приняло столь знакомое Голду хищное выражение, и он тихо, но решительно потребовал, чтобы уважаемый психиатр немедленно разбудил Яакова и никому — в больнице или за ее стенами — не говорил, что произошло.

Голд уступил и провел Михаэля в отделение психиатрии, где на удивление легко разбудил Яакова. Молодой человек сел в постели, глаза без очков казались трогательно-беззащитными. Он беспомощно пошарил вокруг в поисках своих очков. Голд со всем возможным тактом объяснил, кто такой Михаэль Охайон, и губы Яакова задрожали.

Главный инспектор присел на кровать, с неожиданной мягкостью накрыл своей рукой руку Яакова и сказал:

— Мне очень жаль, но мы нуждаемся в вашей помощи.

Голд подошел к стоящему в углу кофейному автомату, а Яаков постарался взять себя в руки.

— Не знаю, кто, кому и чем может помочь… — с отчаянием проговорил он. — Уже поздно. Тут ничем не поможешь. Но я готов сделать все, что от меня зависит.

Лицо его перекосилось, казалось, он снова разрыдается. Транквилизаторы, которые Голд заставил его принять, не могли победить горе и истощение. Но он все же совладал с собой и смог глотнуть кофе, который принес Голд.

Психиатр сел поодаль и стал прислушиваться к разговору. Михаэль не просил его удалиться, и все же… «Окно в его душу было открыто, и вот оно с треском захлопнулось», — подумал Голд.

Часы показывали четыре утра, когда Михаэль начал допрос. Вначале его вопросы были вполне обычными: в какое время Яаков нашел Элишу, откуда взялись лекарства и спиртное, оставил ли покойный письмо, записку, хоть что-нибудь.

— Я не смотрел, — сказал Яаков. — Я старался спасти ему жизнь. На видном месте записки не было.

— Ничего, ее уже ищут, — заметил Михаэль, и Голда передернуло при мысли о полиции, обыскивающей квартиру юноши.

Внезапно Михаэль спросил о Еве Нейдорф. Голд очнулся от своих мыслей: ну конечно, инспектор по-прежнему рассследует убийство, которое произошло два месяца тому назад. Теперь Голд понял, что значат темные круги под глазами сидящего напротив человека, и слабая тень симпатии, дружеского сочувствия проскользнула ему прямо в сердце, хоть сердце его… или воля… а может, и разум еще противились этому.

Яаков рассказал про психиатрическую клинику:

— Отец Элиши три года назад консультировался с Нейдорф. Они дружили семьями. Сначала жили по соседству, что-то вроде этого, я точно не помню… В общем, Мордехай — это отец Элиши — повел его на прием к доктору Нейдорф, а она направила его в клинику. Мордехай очень беспокоился за Элишу, ведь тот был, ну, необычный мальчик, и Элиша два года посещал лечебные сеансы, дважды в неделю, а потом прекратил.

Да, он знает, почему Элиша так поступил, — но это деликатный вопрос, и он не уверен, имеет ли право говорить об этом.

Голд ожидал, что Охайон наедет на мальчика, как бульдозер, и уже приготовился его защищать, но с изумлением увидел, что главный инспектор молча откинулся назад с таким видом, как будто ему совсем некуда спешить. Голду хотелось схватить их обоих за плечи, растрясти, завопить, что есть сил… Он молча поднялся и снова направился к кофейному автомату.

— Каково было состояние Элиши Навеха в последнее время? — размеренным голосом спросил Охайон.

— Я нечасто его видел в последнее время, — виновато ответил Яаков. — Я только неделю назад вернулся из Лондона и сразу засел готовиться к экзаменам. Элиша пропадал целыми днями. Точно не знаю, чем он занимался. — В голосе его зазвучало отчаяние. — Теперь, когда я думаю обо всем этом… он выглядел странно и говорил какие-то странные, бессвязные вещи каждый раз, когда мы встречались дома. Но я считал, что все это связано с его любовными делами, а они вообще были жутко запутанными. — Яаков опять замолчал.

— А с кем у него был роман? — спросил, закуривая, Охайон, и Яаков вновь смешался. Голд с отчаянным видом спросил, не хочет ли кто еще кофе, но Яаков сверлил взглядом стену, а Михаэль — кофейную чашку в собственной руке.