Батья Гур - Убийство в субботу утром

— А вы знакомы с доктором Нейдорф?

Голд понимающе улыбнулся и ответил, что лично знаком с ней.

— Отец Элиши тоже ее знает; Элиша — это тот парень, с которым мы живем на квартире, и отец повез его к ней, а она его направила в психиатрическую клинику в Кирьят ха-Йовель, и с тех пор, как он там пробыл, все стало еще хуже; я думаю, то, что там случилось, — настоящее несчастье.

Тут Голда вызвали в палату, и неоконченный разговор испарился из памяти. Должно быть, прошло больше года с тех пор, подумалось Голду, и до сего момента он об этом не вспоминал. Не позаботился выяснить, что же такого ужасного могло произойти в психиатрической клинике, чтобы так опечалить Яакова, — и вот теперь тот сидел рядом с ним, отрешенно глядя перед собой.

Рина взяла Яакова за руку, отвела в заднюю комнату, где перекусывали дежурные врачи и персонал отделения неотложной помощи, усадила, сунула в руку чашку кофе с изрядным количеством сахара и, сверкнув на Голда глазами, как бы говоря «действуй!», вышла.

Голду пришлось несколько раз переспросить, что же произошло, вначале мягко, потом — настойчиво. Наконец Яаков заговорил.

Он ходил в кино — ему нужно было отдохнуть от занятий; когда он уходил, Элиша спал. Вернулся он в десять часов; везде горел свет, он заметил это еще снаружи. Войдя, окликнул Элишу — ответа не было. Тогда он зашел к нему в комнату и увидел, что тот лежит навзничь на незастеленной кровати. Рядом стояла бутылка бренди, вся комната пропахла спиртным.

— Понимаете, Элиша ненавидел алкоголь, — сказал Яаков и в первый раз посмотрел на Голда, который кивнул и попросил продолжать. — Рядом с ним на кровати валялись коробочки, по ним я понял, чего он наглотался. Знаете, такие маленькие аптечные упаковки — не знаю, где он их взял. На одной была надпись «элатрол», на другой — «пентобарбитал». Не знаю, сколько он принял, но одно точно — более убийственного сочетания и представить нельзя.

Он расплакался. Голд ничего не сказал и не стал успокаивать его. В приоткрывшуюся дверь заглянула Рина, бросила печальный взгляд и покачала головой. Голд молча велел ей прикрыть дверь; она подчинилась.

За те два часа, что Голд просидел с Яаковом, ему удалось вывести его на разговор о чувстве вины, сопровождавшем шок. Частично это чувство оправдывалось тем, что однажды Яаков сам рассказал Элише, «как не нужно совершать самоубийство», как он выразился. Они смотрели по телевизору фильм, где героиня пыталась покончить с собой, приняв валиум.

— И я, как последний умник, сказал ему, что для того, чтобы умереть от валиума, нужно проглотить сотни две таблеток, не меньше, что от снотворного не умрешь, если только не слопать целую кучу. А он захотел знать, как можно совершить самоубийство, и я спросил, не строит ли он планов на этот счет, а он велел мне не молоть чепухи. Потом, после фильма, я брякнул что-то насчет элатрола и как опасно пить его вместе с алкоголем и барбитуратами. — Голд пробормотал что-то успокаивающее, но Яаков не обратил на это внимания и горячо продолжил: — Просто ужас! Вы заметили, какой он красивый? Женщины с ума от него сходили. И еще он умный и интересный, у него есть чувство юмора, в нем бездна обаяния. Люди так и тянулись к нему. Не из-за его внешности, а потому, что он ко всем относился очень внимательно. Мы, я уже говорил, были очень близки с ним. Я ему верил, но на всякий случай забрал пистолет, который был у нас дома, потому что еще до того, как уехать в Лондон, почувствовал: что-то не так. Но и думать не мог, что он где-то достанет элатрол — его ведь не дают без рецепта… Не знаю, кто мог ему это прописать!

Яаков продолжал обвинять себя, плакал, временами переходил на крик, и Голд порадовался, что молодой человек наконец выходит из ступора, а шок сменяется гневом. Тогда он объяснил самым убедительным тоном, на какой был способен, что помешать тому, кто твердо решил свести счеты с жизнью, невозможно:

— Если кто-то принял решение, все, что можно сделать, — это немного отсрочить исполнение, но помешать нельзя. Такой поступок — следствие психической болезни, ты не несешь никакой ответственности за то, что произошло, и не надо себя винить — предотвратить такое было не в твоих силах.

Тут Рина вновь просунула голову в дверь и выразительно посмотрела на Голда. Он понял: мальчик мертв. Но Яаков тоже заметил Рину, тоже понял, что означает ее взгляд, уронил голову на стол и зарыдал.

В комнату вошел измученный Галор. Они сделали все что могли, извиняющимся тоном произнес он, но все напрасно.

— Даже привези его раньше, не думаю, чтобы нам удалось его вытащить.

Доктор положил руку на плечо Яакова. Тот утер глаза и выдавил из себя:

— Спасибо, да, я знаю… Я знал, что вы его не спасете… — и вновь разрыдался.

— Мы испробовали все, что только можно, но развилась сердечная недостаточность. Вообще-то сначала я считал, что удастся вытянуть парня, что мы схватили его вовремя, но увы! — Галор вздохнул, опускаясь на стул рядом с Голдом. — Такой молодой — и такой идиот. Нужно и вправду сильно желать смерти, чтобы сделать над собой такое.

Голд отвел Яакова в комнату дежурного психиатра и уложил в постель, убедив принять валиум. Потом он вернулся обратно. Галор ждал его.

— Нужно сообщить в полицию, — сказал он.

Голд почувствовал дрожь при мысли о событиях субботнего утра двухмесячной давности: допрос в Русском подворье и охватившее его при этом ощущение беспомощности. Но ничего не поделаешь!.

— Насильственная смерть, нужно соблюдать официальную процедуру. — Галор поправил очки. — Давай уж, позвони ты, прикрой меня. И не смотри так — он ведь умер не у тебя на руках.

Ну почему я? Ну почему всегда все случается именно со мной?

Голд не мог избавиться от горьких мыслей, увидев в дверях главного инспектора Михаэля Охайона. На вызов прибыл дежурный офицер — тот самый рыжеволосый парень, что отвозил его в ту субботу в Русское подворье. Бросив взгляд на имя пострадавшего, он обменялся с Риной парой слов и попросил разрешения позвонить.

И вот явился Охайон.

«Неправда, не может этого быть», — твердил себе Голд, когда Охайон вместе с рыжеволосым приблизились к конторке, где он стоял; отчаяние его росло с каждым их шагом.

— Вот и встретились, — сказал рыжеволосый. — Нечаянная радость, а, доктор Голд? — И смерил его веселым взглядом.

Голд, свирепея от шутливого тона, хотел уже наброситься на рыжего, но остыл, внезапно разглядев бледное напряженное лицо главного инспектора Охайона. «Снова», — в отчаянии подумал Голд. Рина негодующе уставилась на сигарету во рту Охайона и уже собралась призвать его к порядку, но тут их глаза встретились, и лицо ее изменилось, обретя странно томное выражение. Голд стал свидетелем нового витка ее кокетства; почти машинальный флирт сменился обожанием высокого полицейского с темными печальными глазами. «Волоокий красавец», — злобно подумал Голд, глядя, как Рина покорно провожает Охайона в ЛОР-отделение интенсивной терапии.