Алена Алтунина - Страшное обаяние

– Марк Семенович, – представился он.

– Анастасия Полетаева. Извините, что отнимаю ваше время! Работа… Нужно написать статью о медицинском уходе за заключенными.

– Но почему именно к нам?

– Этот вопрос задали бы в любой из колонии, не так ли? Поэтому о какой-то же мне нужно написать, а ваша медчасть – одна из лучших! – откровенный и безосновательный подхалимаж с моей стороны, но Марк Семенович согласно кивнул.

Мне выдали халат и провели по палатам. Я задавала вопросы разного характера: с какими болезнями чаще всего попадают сюда, насколько они излечимы, бывают ли случаи суицида и при каких обстоятельствах, куда отправляются запущенные больные. Начальник ежился от моих вопросов, но стойко сносил их.

– Все бывает в колонии. Это ведь человеческий муравейник. Здесь свои законы, свои проблемы, свои болезни.

– Да понятно. Маленькая модель государства.

– Совершенно верно! Только за колючей проволокой, но и в большом государстве тоже есть границы и ограничения.

– Марк Семенович, да вы философ! – восхитилась я.

– Поживешь в колонии, понаблюдаешь – невольно станешь философом, а то и отшельником.

– Я понимаю, что вы хотите сказать: в маленьком государстве проблемы острее и более утрированы.

– Да вы молодец! Сразу видно, что человек думающий.

– Спасибо! А можно мне посмотреть журнал учета больных? Или как это может называться у вас? Я посмотрю, поразмышляю.

– Ну что ж, возможно. Только там мало интересного. Вот истории болезни будят воображение!

– Я в медицине не очень-то разбираюсь, поэтому пока с журнала начну. А потом, если не возражаете, и истории болезни полистаю наиболее примечательных больных?

– Хороший план! Пойдемте к медбрату. Я дам необходимые распоряжения в отношении вас.

Мне выделили комнату, принесли чай с булочкой и журнал.

Я не собиралась долго засиживаться над ним. Меня интересовал конкретный человек. Я пролистала все записи десятимесячной давности – Павлова Сергея в них не было. Что такое? Но раз он болел, потом вены себе вскрыл, значит, запись должна быть. Я решила просмотреть весь год, начиная с даты прибытия Сергея в колонию и до сих пор, и нашла запись о нем в конце июня. Павлов Сергей действительно попал в медчасть с подозрением на пневмонию: я выписала всех заключенных, которых перевели сюда в это же время. С замиранием сердца я пролистывала журнал, надеясь на чудо. И, о боги, оно случилось! Я нашла имя заключенного, недавно поступившего в медчасть, которое уже повторялось в июне: Курский Павел Ильич, сердечная недостаточность. Я посмотрела номер его палаты и обратилась к медбрату:

– Скажите, могу я поговорить с больным заключенным? Вот, например, Зыков Григорий.

– С ним не советую. У него обостренная стадия туберкулеза.

Я это знала из журнала и рассчитывала на такой ответ. Зыков мне нужен был для отвода глаз.

– Ну тогда с Курским Павлом? Сердечная недостаточность – это не заразно, – улыбнулась я.

Медбрат смутился.

– Хотите, чтоб его к вам привели?

– Было бы замечательно!

Через десять минут пришел ничего не понимающий Курский.

– Ты, что ли, меня спрашивала? – обратился он ко мне без всяких церемоний.

– Я, Павел Ильич. Дело у меня к вам, – зашептала я.

– Да здесь можно басить. В больничке нет вертухаев.

– То есть можно свободно разговаривать?

– Агач, – ответил он.

– Сергея Павлова помните?

– Серого? Кто ж его не помнит?! Он в академии недолго парился. Сразу было видно, что звонить не будет.

– Так, Павел Ильич, академия – это что?

– Тюрьма. Врубаешься?

– Значит, он в тюрьме недолго жил, и вам было понятно, что он звонить не будет. Кому звонить?

Павел Ильич смеялся так, что аж за сердце схватился.

– Зырю, ты не блатыкаешь, о чем я гутарю?

– Вы сейчас вот на каком языке сказали? – искренне удивилась я.

– Так ясное дело, по фене ботаю, мы ж в академии.

– Так, Павел Ильич, мы говорить с вами не сможем. Мне переводчик нужен. Вы же русский человек?

– Так зырь сама, не эскимос! – гордо ответил он.

– Тогда прошу вас, напрягитесь, и давайте поговорим по-русски. Вы ведь не забыли еще нормальный язык или теперь только «по фене ботаете»?

– Не забыл, но отвык, – ответил он.

– Вот и чудненько. Давайте теперь общаться.

– Хоп, то есть согласен, только я тебе о Сером расскажу, а мне что с того?

– А что надо?

– Ты, гагара, видать, при галье. Мамке моей посылку передай, а я тебе наводку дам, а дальше сама блатыкай, врубаешься, о чем я?

– Переведите, – потребовала я.

– Так говорю, видно, что ты девка богатая, при деньгах. Я тебе расскажу, что знаю. А дальше ты сама думай, что да как. Но ты меня за это отблагодари, жене моей денег перешли.

– Сколько?

– Тридцатничек косых.

– Это сколько?

Павел Ильич покачал головой, что означало, что я безнадежна, раз даже этого не понимаю:

– Так тридцать тысяч.

– Ничего себе. А информация того стоит?

– Спрашиваешь!..

– Хорошо. Как мне переслать деньги?

– Можно на карточку Нинке.

– Номер карточки знаете?

– А то? Вот! – он подтянул рукав и продемонстрировал наколку с цифрами.

Оригинал! Нет, чтоб просто запомнить. Хотя если он русский язык почти забыл, то куда ему такой набор цифр запомнить?!

– Зачем же наколку делать? Карточка может смениться! Потом что, другие цифры набьете?

– Карточка давно у нее одна и та же. Она баба аккуратная. Я на нее бабло шлю, которое в зоне зарабатываю.

«Какой примерный муж!» – подумала я.

Я попробовала выйти с телефона в интернет. Получилось.

– Я сейчас переведу, – сказала я ему.

– В натуре?! – удивился он.

Я строго приподняла бровь и сурово посмотрела на него.

– В самом деле? – поправился он.

Я перекинула тридцать тысяч со своей кредитной карточки на номер, наколотый на руке. Надеюсь, эти деньги развяжут Ильичу язык.

– Хотите поговорить с женой?

Он вытаращил глаза.

– Можно?

– Говорите номер.

Павел продиктовал:

– Восемь, девять, восемь, семь, три-один-три, пятнадцать, четырнадцать.

Надо же, сколько цифр запомнил! Значит, еще не все потеряно.

Послышались гудки. Потом ответил женский голос:

– Алле!

Я передала трубку.

– Нина! Это я, Паша!

– Пашенька! Откуда ты? – изумилась женщина. Ее было хорошо слышно.

– Так отсюда, с зоны, в больничке сейчас опять, мотор барахлит.

– Пашенька, береги себя! У тебя же сердце совсем больное. У нас все по-старому: Дашутка в первый класс пошла, такая умненькая! Тебя все вспоминают. Маринка свитер тебе связала и носки. В следующий раз привезу тебе. Ты не куришь?

– Да куда там, Нинок! Говорю же, мотор совсем чахлый.

– Вот же ж горе! Пашенька, ты крепись, мы тебя любим, ждем. Ты апелляцию подай! Может, уменьшат тебе срок по состоянию здоровья?