Александр Барр - Одна в пустой комнате [litres]

– Мне еще раз повторить? Или вот это тебе поможет быстрее соображать? – нападающий достает нож и приставляет лезвие к шее Аркадия.

Я чувствую, как трясется тело. Аркадий готов расплакаться, он не может пошевелиться.

– Ты больной или глухой? – нападающий стаскивает маску медведя и отбрасывает ее в сторону.

– Твою мать, он ненормальный. Брось его, – раздается писклявый голос.

– Фу, бля. Ты себя в зеркало видел? Шарпей ходячий.

Нападающий отскакивает в сторону, убирает нож и брезгливо обтирает руки о штаны.

Второй начинает смеяться. Он без остановки хохочет и просит Аркадия не хмуриться.

Писклявый голос бьет ботинком в живот лежачего, плюет на плюшевую жертву и уходит, прихватив с собой голову медведя.

– Крепись, шарпей, – доносится на прощание из темноты.

Аркадий не поднимается. Он лежит на асфальте, оплеванный. И он даже не злится. Ему не обидно. Он даже не расстроен. А я все еще хочу курить и наконец, маски нет, закуриваю.

Из темноты доносятся крики. Кто-то зовет на помощь, плачет. Наверное, воры нашли себе новую жертву. Наверное, эта парочка отнимает у несчастного кошелек.

Аркадий смотрит в ту сторону, откуда доносится крик, а я выдуваю колечко дыма в ночное небо.

– Что с тобой? Ты какой-то бледный.

На пороге меня встречает Рита.

Она вертится возле зеркала, примеряет кофту. Я говорю, что все нормально, просто потерял голову медведя и поэтому расстроился. Говорю, что лучше посижу несколько дней дома, пока лицо не восстановится.

– Ладно. Вернусь, обсудим.

Она обувается, чмокает меня в щеку и выходит.

– Ты куда? Что случилось?

Рита возвращается, смотрит мне в глаза.

– А ты не знаешь?

– О чем?

– Убийство!

– Да, – оживляюсь. – Конечно знаю. Я же новости смотрел, готов с тобой обсудить.

– Близняшек убили.

Рита говорит, что ей только что позвонили. Что ее шокировали. Она говорит, а Аркадий не может отразить на лице ужас.

Рита говорит, что те новые жертвы, это ее подруги сестрички. Говорит, что теперь она должна срочно ехать, что она должна быть там и помочь.

Она еще раз чмокает меня в щеку и закрывает за собой дверь. Я слышу, как щелкает старый скрипучий замок. Аркадий смотрит через глазок, как Рита спускается по лестнице, а я планирую сменить наконец входную дверь.

Сажусь перед зеркалом. Проверяю записи.

Стараюсь не замечать изуродованное отражение Аркадия. Просто читаю пометки и настраиваюсь на занятие.

Нужно продолжать тренировать мышцы. Собрался стать профессиональным подражателем, тогда садись и тренируйся.

Сжимаю нос кончиками пальцев, не до конца, так, чтобы для вдоха нужно было приложить легкое усилие. Делаю медленный глубокий вдох.

Странное дело, только утром Рита проклинала сестричек, а когда выяснилось, что с ними беда, спешит на помощь.

На ее месте я бы радовался, поделом им.

Напрягаю ноздри. Замираю, досчитываю до пяти и протяжно выдыхаю через рот. Слежу, чтобы лоб и брови Аркадия не шевелились. Массирую языком щеки изнутри и снова глубокий вдох.

Интересно, кто же ей позвонил? И самое главное куда? Телефона у нее нет, а мой домашний давным-давно отключен за неуплату.

Открываю рот как можно шире. Аркадий не любит это упражнение. Оно причиняет ему боль. Открываю рот и как можно ниже опускаю челюсть. Аркадий щурится. Слежу, чтобы голова не опускалась вниз. Считаю до пяти, закрываю рот.

А вдруг у нее есть телефон, и она просто не хочет давать мне номер? Просто не хочет, чтобы я названивал.

Встаю со стула, выхожу на балкон.

Перерыв.

Я запланировал каждый день выполнять минимум по пятьдесят раз каждое упражнение. Это занимает много времени, и Аркадий не выдерживает. Приходится делать перерывы и чередовать пункты, делать чайные паузы и обдуривать ленивого Аркадия. От частых повторений у него то мышцы сводит, то голова начинает кружиться.

Мне стоит больше доверять Рите. Может, она только сегодня купила мобильный. Или есть еще какие-нибудь разумные объяснения.

Закуриваю.

Есть забавное упражнение. Я его записал на зеркале, как «карандаш». Смысл упражнения в том, что нужно крепко сжать карандаш губами и, не двигая головой, выписывать в воздухе слова. Любые слова, свое имя, например, или просто отдельные буквы.

Теперь, каждый раз, когда выхожу покурить, делаю «карандаш». Прямо сигаретой, зажатой во рту. Выписываю в воздухе отрывок из поэмы «Крестьянские дети», который с детства помню наизусть.

«Однажды, в студеную зимнюю пору…». Главное, не забыть курить. А то сигарета догорит, а ты не накурился.

Стою на балконе, совмещаю приятное с полезным. И где-то возле строк, о лошадке с хворостом, я нечаянно обжигаю окурком нос Аркадию.

Совсем чуть-чуть.

А он прыгает на месте, пытается выплюнуть сигарету. А фильтр прилип к губе, а я все еще не накурился.

Возвращаюсь к зеркалу.

Ночь длинная, мне предстоит потрудиться.

Я натягиваю пальцами кожу на висках и не могу понять, правильно ли я поступил. Может, стоило поехать с Ритой.

Рукав пахнет табаком.

– Может, я ей сейчас нужен? – говорим с Аркадием хором. И мне удается улыбнуться.

– Что такое СМИ? Задумайся. Тебе кажется истиной откровенное вранье, смешанное с долей правды, приправленное неоспоримыми фактами и поданное на украшенном разноцветными цветочками блюде.

Уверенным движением сильная рука разрезает веревку и освобождает голову. Теперь жертва может осмотреться и увидеть весь ожидающий ее ужас.

– Даже если ты считаешь иначе, я знаю, что это все равно так. Не сомневайся. Я-то уж знаю… Ты уверен, что способен распознать где правда, а где ложь, но как раз здесь и кроется главный обман. В этой уверенности тебя и поимели.

Мужчина смотрит по сторонам, мычит.

Он связан по рукам и ногам, его тело распято. На соседнем столе сочатся кровью останки другого тела.

– Хорошо, что ты пришел в себя. Вовремя. Спасибо. Согласись, только сумасшедший станет сам с собой разговаривать. А я люблю поговорить, ненавижу тишину. Так что спасибо.

Под столом натекла большая лужа. Рядом разбросаны разорванные вещи. Мужчина узнает эту одежду, он ее помнит. Сомнений быть не может, рядом труп его знакомого.

Тело его друга.

Мужчина хочет отвернуться, но предательские глаза упрямо осматривают растерзанные ошметки.

Возле стола стоит серый мусорный пакет, возле него собраны ровной кучкой куски плоти, осколки телефона, ключи, часы, клочья волос.

Не получается увести взгляд, и он замечает, что тело его знакомого без лица. Лицо отрезано. Голова напоминает небрежно расколотый и выпотрошенный арбуз, к которому приклеили парик.

Мужчину рвет, блевотина упирается в тряпку, набитую во рту, застревает в горле, приходится откашливать и глотать. Недопереваренные кислые остатки просятся наружу, и его снова рвет, и он снова глотает.