Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

Наступила самая длительная пауза, достаточная для того, чтобы из-за облака вынырнуло солнце и стекло в карете Золушки на миг загорелось белым огнем, но потом карета опять превратилась в обыкновенную мещанскую безделушку.

– Мне частенько приходило в голову их убрать, – медленно сказала Дженис. – Даже не знаю зачем. Просто за то время, что я к ним ходила… никто туда носу не казал, а сами они не от мира сего были. Наезжали к ним только двоюродные какие-то, да и то раз в год по обещанью. С теми я законтачила в январе, когда надо было квартиру вычистить, чтоб сосед снизу в суд не побежал… родственнички малость поваландались – и поминай как звали, а «Клер» – на своем горбу хлам таскай…

Ну дак вот, подумала я, что Эторнов запросто можно прикончить. – Дженис повела плечами. – Стала и дальше к ним захаживать. Хотя бы что-то новое: поглядеть, как целая семья помирает, выждать, пока их найдут, а потом, как всегда, остаться единственной, кто всю правду знает, – и пусть бы люди новости смотрели, догадки строили, слухами пробавлялись.

Я на ихней семейке, эта-а, чуток поэкспериментировала. Говорила им, что витаминные уколы ставлю. Особое лечение. А когда они спали, частенько зажимала им носы. Бывало, когда без сознания валялись, я им веки поднимала – проверить, живы ли. Понимаете, медсестрам не положено при себе анестетики иметь, но доктор Бреннер меня какими только ни снабжал, а Эторны позволяли вытворять с собой что угодно, даже Гильерм. Он любил, когда я приходила. Днями напролет сидел на бензедрине, а потом получал от меня успокоительные. Торчок, что с него возьмешь.

Я ему, эта-а, внушала: смотри, говорю, не болтай про наше целительство. Это дорогое лечение. Просто я вашу семью полюбила, вот и стараюсь.

Еще у меня мыслишка была – парня прикончить, а свалить на Гильерма. Вот, думала, попаду в газеты, буду, вся расфуфыренная, в суде против него выступать, ну вы понимаете. Мои фотографии во всех газетах… и еще я подумала: интересно, как Стив запоет, когда увидит в газетах мое фото. Мужикам нравятся медсестры. Хоть какое-то было у меня преимущество перед Айрин, когда мы с ней оттянуться ходили; так что вы думаете: потом эта змея надумала притворяться, будто она и сама медсестра…

Но слава богу, ничего я такого не сделала, слава богу, сохранила Эторнам жизнь, а иначе куда б я Марго подевала, если б они не жили на этой улице? К тому времени я у них стянула запасной ключ. Они так и не заметили.

Даже не думала, что так гладко все сложится, – продолжала Дженис, – потому как план мне пришлось состряпать за каких-то пять минут. Когда она конфеты из мусорки вытащила, я поняла, что она под меня копает, и всю ночь не спала, думала, беспокоилась… а на другой день… или, может, через день Стив как ошпаренный выскочил из ее кабинета. Уж не знаю, что она ему про меня наговорила, да только в тот вечер хотела я к нему зайти, а он выдумал какую-то отговорку, чтоб меня не впустить… В полицию-то он не заявил, и теперь я понимаю, что у него просто паранойя разыгралась, но в то время…

– Это была не паранойя, – заметил Страйк. – Я с ним вчера разговаривал. Марго ему сказала, чтобы он не ел ничего из вашей стряпни, вот и все. А дальше он сам понял, что к чему.

Дженис побагровела еще сильнее.

– Вот ведь гадина! – злобно сказала она. – Кто ее за язык тянул? У нее был богатый муж, был любовник, который хотел ее вернуть, а она задумала отнять у меня Стива?

– Рассказывайте, – напомнил Страйк, – как вы это сделали.

В Дженис произошла чуть заметная перемена. До этого она казалась робкой, безразличной и временами даже стеснялась своей порывистости, но только теперь стало заметно, что ей доставляет удовольствие этот рассказ, как будто она каждым словом заново убивает Марго Бамборо.

– Вышла я прогуляться с Ларри. Наговорила ему всякой чуши об одной несчастной семье, которой нужно что-то там забетонировать на втором этаже. Сказала, что они бедней бедного. Ему, придурку этому, так хотелось произвести на меня впечатление, что он прям рвался в эту квартиру, собственноручно замесить бетон. – Она закатила глаза. – Пришлось наболтать, что, эта-а, отец семейства может обидеться… что вполне достаточно вывезти со стройки пару мешков бетонной смеси… Привез их Ларри на Альбемарль-уэй, затащил наверх и оставил на лестничной площадке. Дальше я его не пустила: мол, неэтично показывать ему больных. Ума он был невеликого: всему верил… А жениться на мне не спешил, – сказала вдруг Дженис. – Почему это? Почему никто меня в жены не брал? Чего у меня нету, что у других есть? – вопрошала медсестра, которая оттягивала веки своим отравленным пациентам, чтобы заглянуть в их невидящие глаза. – Никто так и не взял меня в жены… ни один… а я мечтала появиться в газете в белом платье. Хотела венчаться в церкви, да не случилось.

– Кроме цемента, вам, вероятно, требовалось и алиби? – Страйк проигнорировал ее вопросы. – Я полагаю, вы наметили слабоумную женщину с Гопсолл-стрит, поскольку она не могла рассказать, приходили вы к ней или нет в день исчезновения Марго?

– Ну да, – вернулась Дженис к своему рассказу, – забежала я к ней в первой половине дня и оставила там лекарства с запиской – в доказательство посещения. Семьи у ней не было, ей что ни скажи – она со всем соглашалась… От нее я пошла купить билет в кино на последний сеанс, позвонила приходящей няне и сказала, что задержусь, поскольку сеанс поздно закончится. Я знала, что Айрин не захочет со мной пойти. Она все утро ныла, как ей плохо, – какое уж там кино. Я знала, что никакой зуб у нее не болит, но притворилась, будто верю. Айрин не имела привычки ходить туда, где с парнями не познакомиться.

– Итак, днем вы вернулись в амбулаторию, прошли через служебный вход, правильно я понимаю?

– Ага, – сказала Дженис; у нее слегка блуждали глаза. – Меня никто не видал. Я знала, что у Марго в холодильнике пончик лежит, еще утром заприметила, но вокруг все время люди сновали, поэтому у меня руки были связаны. А теперь впрыснула в него раствор пентобарбитала – прямо через целлофан.

– К этому времени вы, видимо, уже хорошо напрактиковались? Знали, какая потребуется доза, чтобы Марго все-таки могла идти по улице?

– Да нет, я на глазок, – ответила медсестра. В отличие от Крида, она не претендовала на всемогущество, но вместе с тем, как это ей ни претило, занималась не только убийствами, но еще и лечением. – Опыт кой-какой имелся, но на сто процентов разве угадаешь? Я услыхала, что она собирается в ближайшем пабе на встречу с какой-то подругой, а обычно Марго, как прием заканчивала, что-нибудь сладенькое съедала, но я ж не могла гарантировать, что она этот пончик стрескает или что на своих двоих идти сможет… Пока готовилась – цемент раздобывала, впрыскивала лекарство в пончик, я думала: может, напрасно все это, вдруг сорвется? Тюрьма по тебе плачет, Дженис… И знаете что?… – спросила медсестра, теперь пунцовая от ярости. – К тому времени мне стало все равно. Было б не все равно, кабы она не оговорила меня перед Стивом. Я уж стала думать: ладно, предстану перед судом, расскажу, как он со мной обращался – как с матерью или медсестрой, а сам пользовался моей слабостью, таскался ко мне на квартиру в любое время суток. Вот тогда бы он меня услышал, заметил. Мне уже не страшно было. Я просто думала: пора тебе, уважаемая, на тот свет. Хочу, чтоб ты умерла: у тебя муж, у тебя кавалер на стороне, а у меня – мужчина приходящий. Я ведь как рассуждала: либо она помрет и мне это сойдет с рук, либо я прославлюсь и в газеты попаду… меня б и то и другое устроило.