Владимир Евдокимов - Забытый берег

Между тем Конев допил водку, пришёл к костровищу и принёс с собой бренди, новую пачку «Пегаса», книжку под названием «Ленин в Берне и Цюрихе» и горбушку чёрного хлеба. На костёр он нарочно не обращал внимания. Жевал хлеб, сидя на корточках и глядя мимо нас на воложку. Пожевав, отложил горбушку на камешек, с треском открутил пробочку у бутылки, сделал большой глоток бренди. Сладко почмокал, хрустя целлофаном, распечатал пачку сигарет, вытащил из костра головешку, раздул её, прикурил. А потом читал, с наслаждением затягиваясь сигаретой, и изящно краем рта пускал дым в сторону.

Для достижения его цели это было замечательным решением — ждать. Он и ждал. Дело было за нами. И я спросил его:

— Может быть, зря мы это? В воду тебя загоняли, затрещин надавали? А? Что, если тебе от нас что-то нужно? Ты скажи! Не стесняйся, Саша, ну, не нашли сразу общего языка, найдём сейчас. Только не говори, что за своё безделье ты хочешь половину того, чего ещё нет. Скажи…

Улыбнувшись, Конев затянулся сигаретой и пустил в воздух толстое кольцо дыма, похожее на бублик.

Минут пять мы ждали ответа. Конев читал книжку, выкурил сигарету, приложился к бутылке. И если он мог семнадцать минут сохранять неподвижность, то просто молчать ему не составляло никакого труда.

— Интересно, Саша, — сказал я, — пьёшь ты водку литрами, а голос тонкий, как у козлёнка. Что-то тут неладно!

— Это у всех козлов так, — пояснил Павел, — которые читают запоем.

Что-то открылось Коневу. Он подпрыгнул, встал на ноги, глядя то мимо ног Павла, то мимо моих, хихикнул и грозно заявил:

— Пятьдесят процентов!

Чудесная минута! Глядя на Конева, стоявшего возле костровища в трусах, с бутылкой бренди в одной руке и книжечкой в другой, смуглого, жилистого, усатого, суровым взглядом блуждающего от моих ног к ногам Павла и обратно, мы испытывали удовольствие.

— Что-о? — изумился Павел.

— Да! — Конев радостно сморщился и произвёл горлом торжественный звук. — Половина!

— Правильно! — Павел умилился. — Мы же бестолковые!

Конев согласно кивнул.

— А ты толковый!

Чуть подумав, Конев снова кивнул.

— И правильно, так их! То есть нас.

— Да, — сказал Конев.

— Но ты ошибся, — вступил я.

Конев замер и, что-то сообразив, подтвердил:

— Половина!

— Саша, — ласково сказал я, — да чтобы клад взять, инициативу надо проявить, старание! А тебя с нами не было!

— Половина, — пробормотал Конев.

— Не получишь, — поддержал меня Павел, — кишка тонка!

Ещё с минуту что-то соображал Конев, морщил лоб, наконец утвердился во мнении и подтвердил:

— Нет, получу!

Язык его плохо слушался, говорил он медленно, но уже улыбался, как человек, принявший единственно правильное решение.

— Это ты по пьянке глупый, — не поверил я, — протрезвеешь и угомонишься!

— Заяц во хмелю, — добавил Павел.

— Нет, — упрямо мотнул головой Конев и неожиданно взвизгнул: — Это моя доля! Мне Богданов передал отчёт. Первый экземпляр! Мне!

И он трижды приложил ладонь правой руки к груди.

— Мне!

— Почему ж ты в Москве ничего не сделал, чтобы взять клад?

— А зачем? Радиолокатор Богданов передал Паше, пусть Паша и организует. За это ему половина. А мне он передал отчёт, мне другая половина. Половина! — всхлипнув, закричал Конев и затопал ногами. — Половина!

Он рванулся всем телом, задел ногой о щебёнку и упал в костровище. Быстро оттуда выкатился, вскочил на ноги, метнулся к кустам, вернулся… И застыл! Стоял, всхлипывал и сопел. Грудь его то поднималась — и на боках резко обозначались рёбра, — то опускалась, и тогда вперёд торчал его узкий живот.

— Остыл? — спросил Павел. — Окунись.

Усмехнувшись, Конев ступил с берега в воложку и ухнул в воду. Вынырнул, встал, нащупал дно, покачался, устроился. Вода была ему по плечи. Снизу он неотрывно смотрел мимо нас.

— Глотни!

Опять он усмехнулся, поднял руки — в правой особенно холодным над водой стеклом сверкнула бутылка. Он повернул пробочку, приложился.

Ну, наконец-то! Пора было заканчивать. Павел встал и направился к коневскому рюкзаку. Всхлипнув, Конев метнулся из воложки и, опередив его, сел на рюкзак. Тем временем я разложил на щебне палатку и вместе с тонким спальным мешком свернул в скатку, перевязав, где надо, оттяжкой.

— Ну что, Саша, — сладко спросил Павел, — ты понял, что надо делать?

— Паша!

Павел отвесил Коневу оплеуху, потом вторую. Конев застонал и цепко обхватил руками и ногами рюкзак.

Сняв с кустов коневскую одежду, я бросил её ему.

— Одевайся! За водку не бойся, мы отойдём.

И мы отошли.

Недоверчиво глядя в нашу сторону, Конев достал из кармана намокшего сверху рюкзака сигареты, закурил. Отхлебнул бренди из бутылки, спрятал её в рюкзак.

— Не хочет по-хорошему, — вздохнул Павел.

Дав возможность Коневу покурить, мы стали с двух сторон отвешивать ему затрещины. Мы лупили его осторожно, чтобы не отбить руки о мокрую голову. Он строил гримасы, топорщил усы, морщился, взвизгивал, но держался! Тогда мы повалили его на бок и покатили к воложке вместе с рюкзаком. Наверное, под колено ему попался крепкий камень, он взвизгнул, отпустил рюкзак, и Павел, ухватив его за клапан, потащил к воде. Я держал Конева до тех пор, пока Павел не погрузил рюкзак в лодку и не отплыл от берега. Конев тяжело сопел.

— Сейчас Павел сплавит твою водку, а ты понесёшь пожитки в Кривоносово. Одевайся.

Завороженно глядя на Павла, Конев сидел на земле. Прошла минута, другая. Павел вытащил из рюкзака бутылку водки, показал её Коневу и, размахнувшись, забросил в воложку. Бутылка камнем вошла в воду. Конев взвыл и захныкал.

— Идём! — сказал я ему. — Какую скатку я тебе построил — загляденье!

Чем думать о борьбе с Коневым, заниматься каким-то моральным террором, взяли да сразу его и вышвырнули бы с конуса выноса!

Об этом примерно я думал, конвоируя Конева по берегу. Наискось через плечо у него ладно лежала толстая скатка. Вслед тянулся запах перегара. Из кустов лезли комары. Павел, почти не трогая вёсел, тихо сплавлялся по течению.

А над островами, зелёной полосой тянувшимися слева, небо оставалось голубым. Над горизонтом обозначалась облачная цепь, но ещё было время до того, как солнце подсветит её снизу расплывчатыми розовыми пятнами.

На половине пути Павел причалил. Мы повесили Коневу на плечи рюкзак, лодку спрятали в кустах. Дальше пошли пешком, и я присматривал за Коневым, чтобы он не упал головой о камень. У остановочного пункта Ползуново поднялись по тропе наверх и через полчаса спустились к брандвахте в Кривоносово. Ещё минут через сорок скучного ожидания подошла снизу «Ракета» на Новочебоксарск. Скучного — для нас, а Конев читал изрядно потрёпанную книгу с эпическим названием Безумцы. Он сидел верхом на рюкзаке, курил и время от времени наслаждался видами Волги. У ног его лежала скатка.