Владимир Евдокимов - Забытый берег

И я замолчал. Мы уже почти дошли до канала.

— А здесь замечательно! — сказал Зенков. — Такой прелестный уголок у вас под боком. А летом-то как!

У меня заныло в висках. Летом здесь превосходно: пышно оживают липы и древние берёзы, расцветают отгороженные кустами лужайки…

— Вы не пробовали с Коневым договориться?

— Пробовали. Мы просили его уйти и обещали пятую часть того, что найдём.

— Почему не четвёртую?

— Потому что труд денег стоит. Мы вложились, а Конев на готовое явился, — раздражённо ответил я.

— И что?

— Он требовал половину.

— Почему? — Зенков удивился.

— Потому что один экземпляр отчёта Богданов передал Виноградову, а другой — ему. Значит, пополам.

— Логика есть, — вздохнул Зенков, — налево пойдём или направо?

— Не я придумал этот поход. — Раздражение не проходило, к тому же хотелось пить.

— Давайте так: какое вам метро приятнее, «Новогиреево» или «Перово»?

Конечно, мне было приятнее «Новогиреево», потому что ближе. А раз ближе, то и разговор наш закончится быстрее.

— Направо.

И мы медленно двинулись по правому берегу канала, к Большому пруду, к факельной колонне.

— Итак, — после паузы возобновил свои вопросы Зенков, — вы вынули что-то тяжёлое, похожее на футбольный мяч.

— Да. И в это время явился Конев и потребовал, чтобы мы отдали ему то, что нашли. Мы не отдали, и…

Я замолчал. Нет, я уже пережил это, чуть успокоился. Но было страшно говорить правду. Я закурил: остановился, достал из сумки пачку, вынул сигарету, прикурил её от зажигалки, убрал сигареты и зажигалку…

— Вы взяли паузу, — вкрадчиво сказал Зенков, — сейчас начнётся самое интересное. Хотите коньяка? У меня есть.

— Нет. — И я решился. — Конев застрелил Виноградова. Из пистолета.

— Оп-па! — удивился Зенков и остановился. — Как это?

— Один выстрел в голову, другой в сердце. И нам угрожал. Мы отдали ему этот ком, он отвлёкся, мы с Латалиным расползлись между дубками и убежали. Темно ещё было. Он стрелял. Позже Конев с комом в пакете спустился вниз, на конус выноса. Там мы его и… — Я помолчал, вздохнул и продолжил: — В общем… отправили на тот свет. Но признаваться я в этом не буду!

— Это я понял, — кивнул Зенков. — Вы, главное, мне говорите правду.

— Потом завернули Конева в его палатку и утопили. А наверху завернули в одеяло Виноградова и там же, в яме, закопали. Потом уничтожали следы. На горах, на конусе выноса и на острове. Ком — это был медный урыльник. Ну, рукомойник. В нём серебряные рубли конца девятнадцатого века. Двадцать три рубля. Мы их поделили, переправились в Гремячево, оттуда «Ракетой» в Казань. Против автовокзала, там был большой то ли сквер, то ли пустырь, развалины какие-то, мусор, — раскидали вещи. Приехали на вокзал, сели в поезд и вернулись в Москву. Всё.

Мы остановились и долго молчали. Впереди открылась факельная колонна, за ней сизый пруд и игрушечная усадьба.

Сказав Зенкову всё, что он хотел услышать, я успокоился. Я бы даже глотнул коньяка, но просить не счёл возможным.

«Ничего, — думал я, — приеду в лабораторию, напьюсь чаю, не хуже будет».

И я уже не хотел ничего вспоминать. Да-да, я для того всё за два дня вспомнил, чтобы окончательно забыть. А иначе-то зачем? Оставалось одно — узнать наконец, что нужно Зенкову. И он заговорил:

— У нас с вами, Аксёнов, вырабатывается понимание. Конечно, лучше бы паузу сделать, переварить ваш рассказ, но время хотя и терпит, но уже не ждёт. Да и что-то подобное я предполагал. Итак, слушайте теперь меня.

Зенков повернул голову в мою сторону, улыбнулся. У него оказалась бесхитростная улыбка, и что-то в ней знакомое мелькнуло, но он вновь стал смотреть вперёд. До факельной колонны оставалось немного, но получалось, что мы не шли к ней, а топтались на месте.

— Однажды, Аксёнов, я женился. Начались изменения в жизни, в том числе появились новые родственники. А тесть моей жене — отчим. Где настоящий отец? И я узнал, что он умер. В девяносто втором году. И звали его Павел Сергеевич Виноградов.

Зенков помолчал, наверное, чтобы я усвоил его слова, и продолжил:

— Весной прошлого года решили мы на даче сломать старый сарай. А там чердак — не чердак, какие-то полати, и на них картонные коробки, вот я и затеял их разбирать. И в одной оказались бумаги Виноградова. Книжки, конспекты, вырванные из журналов статьи про воздухоплавание и дирижабли. «Граф Цеппелин», Умберто Нобиле, Амундсен… Были и отчёты — тоненькие, в бумажных обложках. На досуге я просмотрел их с большим интересом. И наткнулся на отчёт Богданова с припиской на последней странице. Вот так и открылась связь, хотя бы временная, между смертью Виноградова и поездкой за кладом. Тёща и жена говорить на эту тему не очень хотели, но выяснилось, что умер Виноградов формально. То есть в июле девяносто второго года он отправился в командировку в Тулу и оттуда не вернулся. В институте оказалось, что ни в какую Тулу его не направляли, лаборатория до сентября находилась в вынужденном отпуске. Тогда и заявили в милицию. Что-то там делалось, розыск объявляли, но безрезультатно. Пропал человек без вести. Через шесть лет признали умершим. Об отчёте Богданова я родным говорить не стал, им это ни к чему. Но жизнь с той находки, как вы понимаете, переменилась: пришлось заняться вашими поисками. Из упомянутых в отчёте четверых я достоверно определил двоих: вас и Латалина Виктора Васильевича. Но Латалин, как оказалось, был убит девять лет назад…

— Что-о?

— А вы не знали?

Я не знал. Что-то острое вступило в виски, закололо в левом локте. Ну да, Латалин тихо отдалился, я с ним встречи не искал, знал только, что он торговал автомобилями. Какое-то мимолётное, трусливое сожаление явилось в голове, да быстро исчезло. Я подумал сначала, что если бы я знал, что Латалина больше нет, то и не стал бы говорить Зенкову правды. Глупость, конечно. Если бы Зенков был следователем, стал бы он говорить мне о смерти Латалина? А он сказал — значит, не следователь. Возможно, и впрямь Пашин зять.

— Его убили, видимо, по причине неурядиц с партнёрами по бизнесу, — продолжил Зенков. — Тело нашли в машине, на стоянке. За рулём. Он владел автосалоном «Феникс», возможно, в чём-то ещё участвовал.

Мы немного постояли, потом тронулись дальше. При подходе факельная колонна становилась больше, а усадьба за прудом — меньше. За колонной сосредоточенно делал гимнастику мужчина средних лет.

Возле пруда мы сели на скамейку и молча глядели на усадьбу. Она казалась картинкой из мультфильма — такого ощущения раньше не бывало. Было тихо, только справа дрожал в воздухе гул автомобильного движения по улице Юности.

— А вот Конева я найти не смог. Исчез. Твёрдо считается, что исчез он по пьяному делу, очень, говорят, много и постоянно пил. Выяснив это, я и решил обратиться к вам. Да и к кому же ещё?