Зигмунт Милошевский - Переплетения [litres]

– Нет, к сожалению, – она сняла жакет и повесила на спинку стула. Блузка с короткими рукавами, был виден шрам после прививки от туберкулеза, и внезапно у него возникла огромная охота на секс. – Город выделяет целевые дотации сотням организаций, за которые они потом должны рассчитываться. Год назад небольшие деньги выделили детскому клубу, который занимается на Праге детьми с ADHD и прочими отклонениями. В основном это дети из пражских семей, можешь себе вообразить. И нам представили отчет, где черным по белому написано, что из этих денег они заплатили за электричество, иначе им его отрубили бы, а деньги были даны на терапевтическую деятельность.

– Трудно заниматься терапевтической деятельностью без электричества, – прокомментировал муж.

– Господи, Тео, не тебе объяснять такие вещи. Но правила никто не отменял. Раз они неправильно использовали дотацию, я должна им написать, чтобы вернули деньги…

– А они, конечно, не платят, потому что нечем.

– Поэтому мы вынуждены обратиться в суд. Ясно, что выиграем дело, пошлем судебного исполнителя, а тот ничего с них не слупит. Тотальная фикция! Конечно, эти педагоги уже были у меня, плакали и умоляли, сейчас то же самое будут делать в зале суда. Но я, правда, ничего не могу. – Она спрятала лицо в ладонях. – Правила есть правила.

Он наклонился, взял ее за руку и поцеловал ладонь.

– Зато ты выглядишь секси, – сказал он.

– А ты извращенец. Оставь меня в покое, – рассмеялась она и оплела его ноги своими. – Самое время для секса, нет? Вечером, дома, нам снова не будет хотеться.

– Сделаем себе кофе и посмотрим. Может, получится.

– Я заварю большой кофейник, – она прошлась пальцем по краю блузки, еще сильнее обнажив декольте.

– Только останься в этой блузочке.

– А что, тебе не нравится моя рубашка с мишкой?

Он вынужденно рассмеялся. Она была близким человеком, и он жалел, что не может рассказать ей обо всех своих терзаниях, страхах и надеждах, связанных с Моникой. Хотелось бы открыть бутылку carmenere или primitive, сесть рядом с ней на постели и рассказывать о забавных случаях, например, как он боялся заказать торт безе, чтобы не сражаться с ним на глазах у девушки. Смешно? Смешно. Она бы посмеялась? А вот и нет. Они почти все делали вместе, но изменять ей придется отдельно.

Они поболтали еще немного, потом Вероника побежала наверх, а он задержался, чтобы просмотреть газету. В виде исключения там было что-то интересное: интервью с начальницей женской тюрьмы в Пулавах. Та рассказывала о заключенных женщинах, чаще всего жертвах домашнего насилия, которые однажды решили оказать сопротивление. Часто со смертельным исходом. Это был как раз случай Мариолы Нидзецкой. Ее он должен был обвинять. И не мог понять, за что. То есть понимал, конечно, но знал и о том, что его квалификация приведет любую «бюрву» [62] «Бюрва» — сочетание польских слов «бюро» и «курва». из надзора в состояние сердечного приступа. Если Хорко вообще подпишет.

А остальное в норме: интервью с Цимошевичем, который «под таким большим нажимом» должен серьезно подумать об изменении своего решения. Шацкий надеялся, что ПОРПовский [63] ПОРП — Польская объединенная рабочая партия. чудесный мальчик прочитает газету целиком, потому что несколькими страницами далее писали об американских исследованиях, из которых неопровержимо следовало, что избиратели на выборах, стоя возле урны, руководствуются внешним видом кандидата, а не его компетентностью. А может, я ошибаюсь, задумался Шацкий, засовывая газету в портфель. Может, именно его лисья мордочка пройдет на выборах?

Он покинул судебные катакомбы и вышел в холл, где могло бы поместиться несколько железнодорожных составов. Солнце проникало сквозь чудовищные окна и вырывало в пыли коридоры, словно в готическом соборе. Когда-то здесь можно было курить, а теперь Шацкому пришлось выйти во двор, на первую из своих трех сигарет.

– День добрый, пан прокурор, не желаете папироску? – услышал он, пройдя через тяжелые вращающиеся двери.

Богдан Небб, газета «Выборча» [64] Газета «Выборча» — влиятельная польская газета либерального направления. . Единственный журналист, с которым он общался без отвращения. Не считая Моники. Он поглядел на протянутую ему пачку R1 minima.

– Спасибо, я предпочитаю свои, – ответил он и полез в карман за серебристой упаковкой benson & hedges, которые недавно появились в продаже в Польше. Ему казалось, что вкус стал хуже, чем когда он покупал их за границей. Закурил.

– На следующей неделе начинается процесс Глиньского. Вы будете обвинять? – завел разговор журналист.

– Я как раз пришел познакомиться с делом перед процессом.

– Интересный случай. Малоочевидный.

– Как для кого, – лаконично ответил Шацкий, не желая признавать, что Небб прав. А ведь был. Доказательный материал так себе, и хороший адвокат обязан выиграть дело. Он-то знал, как поставить под сомнение собранные им самим улики. Вопрос в том, знает ли об этом адвокат.

– Вы будете настаивать на своей квалификации?

Шацкий усмехнулся.

– Пан все узнает в зале.

– Пан прокурор, после стольких лет…

– Пан Богдан, и вы пытаетесь вытянуть из меня что-то после всех этих лет?

Журналист стряхнул пепел в полную до краев пепельницу.

– Я слышал, вы ведете следствие по делу об убийстве на Лазенковской.

– У меня как раз было дежурство. Я думал, вы не занимаетесь текущей уголовщиной.

– Коллеги говорили, это интересное дело.

– Я думаю, вам следует быть осторожнее с вашими полицейскими источниками, – сказал Шацкий, намекая на недавнюю громкую аферу, когда «Выборча» в понедельник опубликовала статью о банде в Главной полицейской комендатуре, во вторник и среду стояла на своем, несмотря на очередные опровержения, а в пятницу разоблачила своих осведомителей, сказав, что те сознательно ввели ее в заблуждение. Для Шацкого это было доказательством правильности его главного принципа в общении с прессой: никогда не говорить ничего, о чем бы они и так не знали.

– Пресса тоже совершает ошибки, пан прокурор. Как любая власть.

– Разница в том, что прессу мы не выбираем на всеобщих выборах, – отрезал Шацкий. – История учит, что самозваная власть совершает максимальное количество ошибок. И хитрее всех их затушевывает.

Журналист улыбнулся под усиками и погасил сигарету.

– И все же она действует, не так ли? До встречи в зале, пан прокурор.

Шацкий кивнул ему, вернулся в холл и посмотрел на старинные часы, висевшие на стене над раздевалками. Поздно. А ему еще столько нужно сделать. Он снова чувствовал себя усталым.

Теодор Шацкий уселся на кровать, на которой почти две ночи провел Хенрик Теляк. Вынул из портфеля протокол осмотра места, снова пролистал его, хотя уже делал это раньше. Ничего, одни общие места. Который раз. Разочарованный, он отложил протокол и огляделся в темном помещении. Кровать, столик у кровати, лампочка, коврик из ИКЕА, неглубокий шкафчик, зеркало на стене, крест над дверями. Не было даже стула. Единственное окошко с двумя ручками, на его раме облезала краска, а стекло просило, чтобы его вымыли снаружи.