Мария Воронова - Второй ошибки не будет

Подружки по институту говорили примерно то же самое, но помягче, я переживала, сомневалась, репетировала решительный разговор, но тут Мануйлов во время секса прошептал: «Мне кажется, я тебя люблю», и я расплевалась и с теткой, и с подругами.

Время шло, мы жили, как муж и жена, и чем дольше мы были вместе, тем глупее казалось выкатывать ультиматум. Я просто старалась быть максимально приятной и удобной, чтобы Мануйлов понял – ни с кем ему не будет так хорошо, как со мной.

Ему нравились стройные – я худела, он не любил женщин в брюках – я носила только юбки и платья. Он гулял с друзьями без меня – я оставляла ему на столе легкий ужин и притворялась спящей, когда он возвращался за полночь.

Иногда мы ссорились из-за всякой ерунды, я страдала, что своим недостойным поведением обнулила заработанные очки, и теперь придется заново набирать их в количестве, необходимом для предложения, и прошло несколько лет, прежде чем я сообразила, что Мануйлов специально меня доводит. Это был его любимый аттракцион. Начиналось все с надутой физиономии. Он приходил мрачный, молчал, отвечал отрывисто, «Что случилось? – Ничего!» Потом в ход шли придирки к ужину, к порядку в квартире и, наконец лично ко мне. То я много смотрю телевизор, то читаю всякую макулатуру, то выгляжу плохо, а надо хорошо. После этой артподготовки происходило основное действие. Мануйлов вдруг решал, что мой домашний халат не должен висеть в ванной, или необходимо выбросить мамин любимый ковер, потому что мы живем в квартире, а не в юрте кочевника, или что косметичке моей место не в прихожей, а в спальне на туалетном столике. В общем, цеплялся к какой-нибудь ерунде и начинал методично проводить ее в жизнь. Я возвращалась домой, принимала душ, тянула руку к крючку, где всю жизнь висел мой домашний халат, и ничего не находила. Мануйлов убрал его в шкаф, потому что одежда должна находиться именно там. И вообще женщины, которые хотят оставаться привлекательными, халаты не носят. Раз я объясняла, что мне так удобнее, второй – что имею право в своем доме сама решать, где держать свои вещи, и тогда Мануйлов страшно обижался, что ему указали его место, он-де тут не хозяин, а жалкий приживал и слова не имеет. А что дальше-то будет? Куском хлеба станут попрекать? Уходил, хлопнув дверью, я плакала в ужасе, что он не вернется, но всякий раз ночью раздавалось звяканье ключей в замке, я выбегала к нему, вымаливала прощение, ибо я не знаю, что на меня нашло, какое-то затмение, прости-прости-прости! Он милостиво улыбался и прощал, и не забывал выторговать себе какую-нибудь контрибуцию. То поехать одному в отпуск, потому что люди должны отдыхать друг от друга, то заставлял меня отказаться от дежурств, ведь «я так переживаю, что ты проводишь ночи с посторонними мужиками, а у нас же все-таки семья».

И я перестала брать дежурства, сосредоточилась на судебно-химических исследованиях, хотя знала, что «все-таки семья» это не настоящая семья. Мануйлов, правда, говорил, что штамп в паспорте ничего не значит и что совершенно не обязательно информировать советскую власть о том, что мы любим друг друга и фактически мы муж и жена. Давно доказано, что регистрация брака только все портит, сколько примеров, люди жили очень хорошо, а как расписались, так сразу и развелись. Очень хотелось возразить, но я поддакивала и находила жемчужину истины в этом словесном поносе. Ах, он признает, что мы любим друг друга!

Иногда на улице я видела радостных мужчин и женщин, молодых и не очень, они весело куда-то шли или гуляли с детьми на детской площадке, и думала, а что мешает нам тоже жить так? Расписаться, завести ребенка и всей семьей радоваться каждому дню? Жить свободно, и на вопрос о семейном положении не отводить глаза в сторону, а, говоря о Мануйлове, после местоимения «мой» не запинаться, подыскивая приличный эвфемизм слову «сожитель», а смело произносить «мой муж».

Зачем мы лишаем себя простого и естественного счастья? Ради чего? Как ни старалась, я не находила ответа.

В борьбе за свое счастье я совсем измучилась, ослабла, в результате потеряла бдительность и забеременела. Мануйлов пришел в ярость. Сначала орал, что я специально это сделала, чтобы его захомутать, а поскольку он всегда был осторожен, то ребенок вообще не от него. Я должна была понять, что он свободный человек и из-под палки ничего делать не собирается, в том числе обзаводиться женой и ребенком.

Я держалась, тогда он слегка охолонул и сменил тактику. Сейчас рожать никак нельзя. Мы только начинаем жить, на ноги еще совсем не встали, куда нам становиться родителями? А потом мы же хотим здорового ребенка, а это возможно, только если я, забеременев, сразу уеду в деревню, и буду там жить на свежем воздухе, и питаться нормальными продуктами, иначе, при нынешней экологической обстановке в Ленинграде, шансов у нас нет.

Сейчас никак нельзя рожать, но когда-нибудь потом обязательно.

Что продолжать? Я сходила на аборт, не подумав, что какой-никакой, а все же врач, а у врачей все протекает не так, как у людей, в итоге сделали неудачно, и когда-нибудь потом стало для меня означать никогда.

Прошел еще год. Тетка пригласила нас на свой день рождения, но Мануйлов отказался, ибо не видел смысла проводить время с неинтересными ему людьми. Я должна была ехать прямо с работы, но оказалось, что подарок остался дома, пришлось возвращаться. Не знаю, хорошо или плохо распорядилась судьба, что, войдя в квартиру, я увидела Мануйлова над раскрытым чемоданом. Набитый рюкзак уже стоял на полу прихожей. Он уходил и собирался сделать это по-тихому, чтобы я, вернувшись из гостей, обнаружила голые плечики в шкафу и пустую полочку в ванной.

Оказалось, что после шести лет совместной жизни можно просто встать и уйти, будто из гостей, даже хуже, потому что гости прощаются с хозяевами. Просто отбросить ставшую ненужной женщину, как шкурку от банана…

Наверное, это плохо характеризует меня, но ярость от унижения совершенно заслонила в тот момент боль утраты. Я знала, что нужно сохранить ту каплю достоинства, которую никто у тебя отнять не в силах, но не смогла, устроила страшный скандал. Не выпускала его из квартиры, то угрожала, то цеплялась за руки, умоляя все хорошенько обдумать и остаться, и в итоге он не отказал себе в удовольствии ударить меня по лицу, причем не пощечину, а как следует заехал, кулаком, но, видимо, тут же струсил и убежал без вещей.

Я осталась одна. Не буду рассказывать, как пережила эту первую ночь. Думаю, что держать руку под тонкой струйкой серной кислоты было бы не так больно.

Хоть он в свое время и настоял на том, чтобы я больше не дежурила, знакомства остались, и на следующий день я позвонила старому приятелю из оперативников. Он рассказал, что Мануйлов женится на Алине Карасевой, юной красавице-экспертессе, по совместительству дочери генерала МВД Карасева.