Эндрю Гарв - Инцидент в «Кукушке»

– А ты с ним договорился?

– Да, все в полном порядке. Хоусон весьма заинтересовался. Он отложит встречи на завтра и первым делом осмотрит папу. Он уже связался с тюремной администрацией и по дороге заедет к доктору Скотту. Возможно Хоусон слишком молод, но мне понравилось, как он держится. Спокойный и уверенный в себе человек. Думаю, мы можем на него положиться.

– Хорошо. Что он тебе говорил?

– Очень мало. Спросил кое-что об истории нашей семьи. Я все рассказал о тетушке Гарриет и о бомбежке во время войны. Он слушал молча, только делал пометки в блокноте. Я рассказал все подробно – о мигренях и обмороках, начиная с прошлого лета… Думаю, он успел составить картину. Весьма заинтересовался историей в поезде… Завтра в девять утра мы с ним снова встречаемся, и он представит свое предварительное заключение о состоянии папы. После встречи я прямиком заеду сюда.

– Слушай, Квент, должно быть, нам это станет в копеечку? У меня лишь фунтов пятьдесят, не больше, но ты можешь этим располагать.

– Я могу снять проценты, – ответил Квентин, – но немного попозже. Нам потребуется оплатить услуги королевского адвоката – самого лучшего, какого только сможем найти. Еще раз поговорю с папой о продаже коттеджа «Лаванда».

– Наверное, это единственный путь. Да и вряд ли теперь он понадобится бедняге. Как ты считаешь, они разрешат мне увидеться с папой?

– Думаю, да. Денек-другой обожди, пока не укрепится защита.

– Сегодня утром я пытался ему написать. Чертовски трудно, никак не мог подобрать слова… Как Труди?

– Я перееду на время в «Лаванду». Нельзя ее оставлять там одну, а уехать она отказалась. Она неплохо держится, кстати. Давно хотел спросить у тебя, а как все восприняла Цинтия?

– Потрясена, но держится стойко. Знаешь, она не верит во все это.

– Не верит во что?

– Ни во что. В то, что папа мог это сделать. Квентин насмешливо улыбнулся.

– Всю жизнь удивляюсь, сколь легкомысленно женщины относятся к фактам.

По обоюдному молчаливому соглашению Хью и Цинтия напряженно слушали вечернюю «музыкалку», стараясь не разговаривать. Примерно в половине одиннадцатого под окном остановилась машина, и Хью с облегчением выключил радио.

– Это, наверное, Квент, – сказал он и вышел открыть брату дверь.

Бледный, усталый Квентин казался расстроенным, и Цинтию кольнуло дурное предчувствие. Торопливо поздоровавшись с ними, он тяжело опустился на стул.

– Хью, – произнес он безжизненным голосом, – боюсь, нам следует приготовиться к худшему.

Оба уставились на него, ожидая удара.

– Хоусон утверждает, что папа абсолютно здоров. Новость оказалась столь неожиданной, что Хью едва сдержал истерический хохот. Он чуть не выкрикнул: «Ах, какой ужас!», но взял себя в руки и серьезно спросил:

– Квент, как все было?

– Хоусон приехал в Эссекс сегодня утром, как договаривались. Он долго беседовал с доктором Скоттом, выведав все о болезни отца. Посовещался с двумя тюремными докторами – один из них врач-психиатр – и осмотрел пациента. Не так-то все просто и быстро, как мне это раньше казалось. Там куча вопросов и тестов. Признаюсь, я не вдавался в детали, но понял, что Хоусон проделал добросовестную работу. И вот его приговор: у папы нет не только ни малейшего признака умственного расстройства, но у него еще и довольно стабильная психика. При других обстоятельствах Хоусон еще помедлил бы с диагнозом и понаблюдал бы папу подольше, но в этом случае промедление нежелательно. Еще он сказал, что редко встречал столь гибкого человека… да, как же он выразился?… Со столь сбалансированным характером.

– Ну что ж, вполне однозначно. Согласны ли с ним все прочие?

– Да, целиком и полностью. Разногласий не было никаких. Конечно, я попытался вмешаться. Спросил, как Хоусон объясняет обмороки. Обычные приступы слабости, ответил он мне, переутомление, перегревы… А головные боли – нормальное следствие небольшого солнечного удара. Они очень подробно обсуждали все это с доктором Скоттом и пришли к единому мнению.

– А обморок на солончаке? Они считают, что это то же самое?

– Хоусон пока не решил. Они ведь знают о нем только со слов отца, и Хоусон склоняется к тому, что у него скорее всего случился припадок, вызванный тем, о чем ему рассказывал Скотт. Но что бы там ни было, все носило характер физический и не связано с расстройствами психики. Между прочим, он весьма сомневается, что подобная слабость, назовем ее обмороком, могла продолжаться целых десять минут. Но абсолютно уверен… они абсолютно уверены, что ни в прошлом Лэтимера, ни в его теперешнем психическом состоянии ничто не указывает на то, что он мог задушить эту девушку бессознательно.

Хью кивнул головой, решив не напоминать сейчас брату, что он никогда и не сомневался в психической полноценности отца.

– А что он сказал по поводу предъявленного обвинения?

– Почти ничего. Установили лишь факт психической полноценности, не рассуждая о том, что он мог сделать или не сделать. Это не входит в их компетенцию. Хоусон был слегка озадачен. Он даже сказал, что после их разговора с отцом у него возникло стойкое ощущение, что тот находится в полном согласии с собственной совестью и искренне уверен в своей правоте. Но ведь нам это ничем не поможет при таком количестве доказательств, возразил ему я, и он со мной вполне согласился. Хорошо хоть он составил о папе благоприятное впечатление… – Квентин тяжко вздохнул и уставился в пол. – Вот так, дорогой. Ты хоть понимаешь, что мы провалили защиту?

– Конечно. Но что же нам теперь делать?

– Ах, если б я знал… Возможно, у Брэддока возникнут какие-нибудь идеи, когда мы завтра с ним встретимся. Боюсь, что дело примет плохой оборот, Хью, даже очень плохой… Вот почему я так добивался, чтобы папу признали душевнобольным. Другого выбора нет. Теперь-то скорее всего его осудят за умышленное убийство.

Они помолчали, затем начал Хью:

– Видишь ли, Квент, я никогда не поверю в то, что такое может случиться.

– Нам ничего другого не остается при таком количестве доказательств.

– Тогда плохи твои доказательства. Квент, ты действительно веришь, что папа, будучи в здравом уме, способен пойти на убийство?

– Суд учтет только факты, а не наши с тобой эмоции.

– К черту эти дурацкие факты! Психическая болезнь – одно, Квент, но ни одно доказательство в мире не убедит меня в том, что папа при виде этой несчастной поддался приступу ярости, совершенно сознательно сцепил свои руки на ее горле и задушил ее. Просто невероятно! Ты только подумай: папа за всю свою жизнь и мухи пальцем не тронул. Он мягкий, интеллигентный и очень терпимый человек – пожалуй, самый терпимый из всех, кого нам доводилось встречать. Обвинив его в таком преступлении, они ставят крест на всей его жизни. Да я ни за что не поверю! Ни за что, пока я жив!