Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

– Господин поручик, она зверски убита. Зарублена, – не выдержал он. – Вы что, не понимаете, что случилось?! Женщину, к которой вы сватались, из-за которой вы стрелялись на дуэли, убили!

– Я скорблю, господин Мамонтов. Но с некоторых пор я не поддерживал никаких отношений, никакого знакомства с госпожой Скалинской, – отчеканил Дроздовский и покраснел. – Я перевернул эту страницу в своей жизни. Вырвал ее.

«Лжет, – с тоской подумал Мамонтов. – Что же ты лжешь нам прямо в глаза? Герой, дуэлянт?»

– У нас есть показания гостиничных слуг, – объявил Пушкин-младший. – Нам известно, что вы собирали сведения о ней и ее лакее, который…

– Вы меня во лжи обвиняете? – холодно спросил Дроздовский. – А в чем еще?

– У меня есть твердое подозрение, что убить ее и его могли вы, поручик.

– Еще одно слово, господин мировой посредник, и я вызову вас на поединок. И вы закончите так же, как и ваш знаменитый отец. Который всегда мне нравился как поэт, однако вы совсем из другого теста.

– До приезда полицмейстера я прикажу выставить у вашего номера караул, – ответил Пушкин-младший. – Впереди розыск и дознание. А там посмотрим, господин поручик, дойдет ли дело до дуэли. Это вот что?

Он резко шагнул в номер, чуть не оттолкнув Дроздовского с пути. И ткнул рукой в тряпки, валявшиеся в углу на полу. Нагнулся и поднял.

Рубашка. Вся грудь – в бурых потеках.

– Это ваша рубашка? На ней кровь.

– Это моя кровь. У меня рана на руке опять открылась.

– Покажите руку.

Дроздовский засучил широкий рукав халата. Рана на руке была воспаленной.

«Не стал бы он такую улику у себя в комнате держать, – подумал Мамонтов. – Клинок сабли отчистил – да хоть тем же снегом, а рубашку снял и бросил в угол? Или времени не было избавиться? В сугробе под окном мы бы нашли. А печки у него в номере нет, печь в соседнем номере, там топка, а здесь только стенка печки кафелем выложена».

– Господин майор, выведите господина поручика в коридор и будьте с ним и караульными. Нам надо поговорить с ней, – Пушкин-младший кивком указал на кровать, где молча восседала старая актриса – нимфа Галатея. – Наедине. Приватно.

Майор сделал жест – прошу на выход. Дроздовский, как был босой, последовал за ним. Они плотно прикрыли дверь.

– Как тебя зовут? – спросил Пушкин-младший крепостную актрису.

– Лариса я, барин. Чайка по-гречески. А крестили Авдотьей.

– Как давно ты здесь с поручиком в номере?

– Давно, – старая актриса поправила сползающую простыню, прижала к шее. – Часам любви счет потерян.

– Всю ночь?

– Нет. Ночью мы представление давали на площади, потом нас господа офицеры в трактир увлекли. Мы и там им представляли, пили. Часу, наверное, в пятом он появился, подсел ко мне. Пьяный. Сказал, что представление наше видел еще в Москве и что я настоящая актриса. Лесть… но я… давно мне никто таких слов не говорил, барин, никто так жарко не целовал.

– Кровь у него на одежде была, когда он тут перед тобой раздевался? На рубашке, на теле?

– Нет… впрочем, не видела, я за пологом разделась, в кровать сразу легла. Возраст, барин, мне телеса мои скрывать надо, а не напоказ выставлять.

Клавдий Мамонтов, слушая все это, тоже осмотрел рубашку Дроздовского. Явно кровь, и он сам это не отрицает. От его номера до флигеля – только через двор, он в исступлении, в пьяной горячке, ревностью ослепленный, мог и шубу на себя не надеть, так в одной рубашке броситься к ним, туда… А потом не сразу в гостиницу и трактир вернулся, мог в овраге по снегу кататься, кровь с себя снегом смывать…

– Он тебе что-нибудь говорил? – спросил Пушкин-младший актрису Ларису.

– Целовал он меня, лобзал. Давно со мной такого не было, барин, уж лет десять как никто меня не ублажал. А он мужчина пылкий, уж так старался. Il m’a pris comme unejeune mariee! [6] Он взял меня как новобрачную ( фр .). Только когда обнимал, плезир мне делал, все другим именем меня называл.

– Чьим именем?

– Ее, – актриса вздохнула. – Меланьей называл. Что же это такое, барин? Что же это делается?

Пушкин-младший промолчал.

– А кровь на рубашке, на которую вы смотрите, и правда из раны его могла брызнуть, когда он по стене кулаком ударил, – объявила актриса Лариса.

– По какой стене? – спросил Мамонтов.

– По этой, – актриса указала глазами. – Я ему из поэмы, что мы играли, прочла: «Аврора в нимфе чистоту Лилеи сплела с кармином розы огневой. Смущен Амур: что впору Галатее снег пурпурный иль пурпур снеговой?» Он слушал, в окно смотрел на вьюгу. А потом как по стенке ударит кулаком! Может, с этого и кровь брызнула.

– Ты это сейчас придумала? Ты его выгораживаешь? – строго спросил Пушкин-младший

– Нет, нет, барин. Все так и было.

Снег пурпурный… Клавдий Мамонтов вспомнил пятна крови на снегу в овраге. Пурпур снеговой… кровь на ковре у кровати, а за окном снег, снег…

– Еще что-то про барыню он тебе говорил? – Пушкин-младший продолжал допрашивать.

– Не до разговоров нам было в постели, прямо скажу. Douceur et chalenr [7] Сладость и пыл ( фр .). .

– Ладно, с этим пока все, если еще что вспомнишь, скажешь мне. И полицмейстеру потом все расскажешь, – Пушкин-младший помолчал секунду. – Теперь вот о чем хочу тебя спросить. Вас приглашали в особняк барона Корфа на Святках играть представление?

– Да, барин. Отыграли мы с большим успехом. Даже сами не ожидали.

– А живые картины представляли? – быстро подключился к допросу Клавдий Мамонтов.

– Картины – нет, – старая актриса усмехнулась. – Забраковали нас. Старые клячи мы, для таких дел уже не годимся. Девиц для этого пригласили отдельно.

– Каких еще девиц?

– Из веселого дома, – актриса снова усмехнулась. – Там же античность надо изображать. Нашли девиц для картин красивых и с телами упругими, не то что у нас, старух из труппы.

– И всех их красили золотой краской?

– Не всех. Краску у нас из реквизита брали. Но красили не всех. Избранных, кто богов представлял олимпийских.

– А Макар, лакей барыни, тоже участвовал в живых картинах?

– Конечно, из-за него их и затеяли. Там есть на что поглядеть, полюбоваться, барин.

– И кто же… кто эти картины живые затеял, кто велел краской мазать? Барон Корф?

– Может, и он, но все действо ставила она.

– Кто она? – нетерпеливо спросил Пушкин-младший, вмешиваясь в допрос.

– Мадемуазель Аликс.

– Аликс?

– У нее талант к постановкам. Она и «Полифема с Галатеей» нам поставила, сама поэму отыскала в библиотеке нашего барина старого.

– Ты видела живые картины? Что там представляли?

– Не видели мы, барин. Нас, актеров, на хоры услали за занавес, за ширмы. Мы лишь представляли «Галантную Индию», на своих инструментах играли. Это зрелище не для всех, как видно. Только для избранных гостей, которых барон в свой особняк в ту ночь пригласил.