Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

Едва рассвело, когда Клавдий Мамонтов и Александр Пушкин-младший из гостиницы направились в казармы Конного полка – по занесенной снегом главной улице, увязая чуть не по колено, продуваемые ледяным февральским ветром, который и не думал стихать.

Казармы производили удручающее впечатление – облупленные, облезлые, похожие на казематы. После Крымской эпопеи в государстве ни на что не хватало денег, кроме бестолковых празднеств, – ни на ремонт зданий и дорог в провинции, ни на новые мундиры солдат. Упадок, нищета, склоки, воровство да вечные жалобы…

Старые клячи ютились на казарменной конюшне – паршивые и хромые, чахли в стойлах.

Внутри казарм было еще мрачнее. С порога ударила терпкая удушливая вонь, что витает лишь в казармах да тюрьмах – запах влажного сукна солдатской одежды, сырой кожи, прокисших щей, крепкого табака да едкого пота. Пушкин-младший, человек военный, сам живший в казармах, вони словно и не заметил. А Клавдий Мамонтов достал из кармана шубы платок, надушенный опопонаксом, и приложил к носу.

Выясняли долго у караульных, что и как, – послали за старшим офицером. Им оказался майор – пожилой, краснолицый, с похмелья, но сметливый. Начал объяснять с ходу, что офицеры в казармах только по службе, а живут на квартирах, что вчера погуляли крепко и многие еще «не в себе», что полковник с супругой и домочадцами пять дней назад укатил за двадцать верст в имение родителей, да так, видно, и застрял в снегах и буране. Однако дисциплина не упала, избави бог. А что погуляли – так ведь праздник, веселиться приказано всем, а военные что, не люди?!

Пушкин-младший спросил, все ли офицеры, что гуляли в трактире, принадлежат конному полку? Нет, не все, проезжих много – кто в полк следует, кто в Москву возвращается. Вот, например, гусарский корнет вчера отчебучил – поставил господам офицерам две дюжины шампанского из гостиничного погреба. Просто так, за знакомство приятное. Сам-то еще как сосулька, только от материнской юбки оторвался, но уже в полк следует. Голосишко как у зайца, усишки торчком, к тому же одет не по форме – пришлось строгое замечание сделать. Но богатенький – сразу вина выставил всей честной компании, а компания и так уже на бровях. И еще актеры эти, актерки – бедовые, хоть и старухи, старики…

Пушкин-младший спросил про поручика Гордея Дроздовского.

– В гостинице он проживает, – ответил майор. – Но гулял с господами офицерами в трактире, широко гулял.

Клавдий Мамонтов спросил – он все время находился в трактире вечером и ночью? Майор лишь пожал плечами – а кто его знает? Это же дело такое – тост за тостом, чаша за чашей, кто ушел, кто пришел, кто под стол упал…

– Пошлите вестового в Присутственное место и вызовите секретаря для записи допроса поручика Дроздовского, – распорядился Пушкин-младший. – И как старший по званию сопроводите нас в гостиницу и будьте при нашем разговоре в качестве свидетеля. Он не ваш подчиненный, но вы сейчас здесь представляете военную власть. Так что это уместно.

– Будет исполнено, господин мировой посредник, – майор взял под козырек. – Про убийство в гостинице мне денщик сообщил, разбудил меня спозаранку, я его потом послал в трактир узнать все. Дело-то неслыханное, кровавое! Никогда у нас такого здесь, в уезде, не случалось. А вы думаете, что поручик… он причастен?

Пушкин-младший ничего на это не ответил. Мамонтов тоже промолчал, скомкал свой надушенный платок.

В сопровождении майора, четырех солдат и секретаря из Присутствия они вернулись в гостиницу, узнали, что поручик Дроздовский занимает номер как раз над трактиром, поднялись на второй этаж по шаткой лестнице и постучали в дверь номера.

– Кого еще несет? – спросил хриплый женский голос.

– Господин Дроздовский, откройте. У нас к вам важный разговор, – произнес Пушкин-младший громко.

Дверь распахнулась, и поручик Гордей Дроздовский появился на пороге – в татарском расшитом халате. Босой, небритый. Увидел, кто перед ним, выпрямился. Поправил золотое пенсне на носу с горбинкой.

– Чем обязан, господа, в столь ранний час?

Клавдий Мамонтов принялся разглядывать его номер – на столе бутылки, бокалы, остатки снеди, мундир на кресле. В углу – что-то скомканное, какое-то белье на полу. В глубине номера кровать под бархатным пологом. А в кровати, кутаясь в простыню, восседает в подушках странное полуголое существо в золотом кудлатом парике. Седые волосы выбиваются из-под него, лицо словно из гипса, похоже на античную растрескавшуюся маску. Так это же актриса… та старуха, что играла нимфу Галатею. Вон и тулуп ее на полу валяется, и маска золотая.

– Меланья Андреевна Скалинская убита в своем номере во флигеле, и ее дворовый человек Макар тоже убит, – сказал Пушкин-младший. – Вам известно об этом, поручик?

– Да. Слуга гостиничный меня разбудил. Сообщил. В гостинице только об этом, наверное, сейчас и говорят.

– А вы что нам скажете?

– Я глубоко опечален ее смертью.

Мамонтов смотрел на Дроздовского. Бледен, мрачен. И словно весь как пружина на взводе.

– Позвольте взглянуть на вашу саблю, поручик. Она при вас? – спросил Пушкин-младший.

– По какому праву вы задаете мне такие вопросы? – взвился Дроздовский. – Кто вы такой здесь?

– В отсутствие господина полицмейстера, который вскоре прибудет, я взял на себя обязанности по розыску и дознанию, потому что дело об убийстве не терпит отлагательств.

– Вы превышаете свои полномочия. Я офицер. А вы сейчас – гражданское лицо.

– Поручик, я вынужден требовать от вас подчиниться, – подал голос майор. – Видите, мы все пришли к вам. Речь идет об убийстве! Пожалуйста, не заставляйте меня…

– Что? – спросил Дроздовский.

– Просто покажите вашу саблю господину мировому посреднику.

Дроздовский повернулся, подошел к столу и взял с кресла свое оружие. Сам вытащил саблю из ножен. Мамонтов и все остальные увидели, что клинок чистый.

«Ну, а кто в этом сомневался? Не окровавленный же клинок с собой в номер брать, можно почистить сначала», – подумал Мамонтов.

– Когда вы видели госпожу Скалинскую? – спросил Пушкин-младший.

– Третьего дня. Здесь, в гостинице.

– Вы приехали сюда, в Бронницы, следом за ней?

– Я следую в свой полк, господин мировой посредник.

– Ваш полк квартирует в Ахтырске, насколько я слышал, Бронницкий уезд не по пути в Ахтырск.

– Есть много дорог.

– Вы разговаривали с госпожой Скалинской?

– Да, мы светски с ней побеседовали о погоде. Буря, дороги замело. Сейчас все говорят лишь об этом, когда распогодится и можно будет снова в путь пускаться.

Мамонтов вспомнил, что говорил им Савка. Как поручик Дроздовский на коленях просил руки Меланьи. А та ему снова отказала наотрез. Буря, значит…