Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

Он нарочито громко кашлянул.

Дроздов оторвался от Галы. Катя поняла, что он в эйфории. Обычно непроницаемое каменное лицо его светилось. Смущение, радость, счастье… Он покраснел как мальчишка, застигнутый врасплох. И как мальчишка улыбнулся.

Гала обернулась. На бледном личике – розовый румянец, атласная челка закрывает один глаз.

– Привет, – она, тоже улыбаясь, смотрела на Катю. – Прекрасный фонд? Ну и натворили вы дел вчера! Знаете, что тут было? Братишка Макар с утра собрал всех и объявил, что разводится с Меланьей! И сразу позвонил своему адвокату готовить документы на развод. Это из-за вас, Прекрасный фонд. Ну а вы… мне страх как любопытно. Он-то вам хоть немножко нравится? Он парень взрывной. Взбалмошный, конечно, и эгоист. Но он хороший! А сейчас из-за вас горит как спичка. Все разрушает.

– Гала, вы все обо мне, – Катя подошла к ним. – А у меня к вам встречный вопрос.

Дроздов при этом покраснел еще сильнее. Видимо, подумал, что Катя спросит о них. Но Катю интересовало другое.

– Нам стало известно, что за четыре дня до убийства… а это уже, несомненно, умышленное убийство – наш источник в полиции сегодня сообщил, что все версии насчет суицида признаны несостоятельными… За четыре дня до отравления вы, Гала, крупно поссорились со своим дядей. Он вас даже в неблагодарности обвинил.

– Подслушивали нас, что ли? – Гала скривила губы. – С наших станется. Ох, ну да… Поругались мы. И я сейчас жалею об этом. Правда, он потом отошел, и я отошла. Мы помирились.

– А в чем была причина ссоры?

– Он хотел… точнее, он почти приказал мне вернуться домой, уехать из Парижа, – Гала вздохнула. – Он Макару такого бы никогда не сказал. Такого дикого ультиматума не предъявил. А мне… мне можно. И я взорвалась. Нагрубила ему тогда.

– А почему «вам можно»?

– Да потому что он мне деньги переводил на житье в Париже. У меня же нет своих средств. Где мне взять? Дядечка мне давал. Я от этих денег зависела. А в этот раз сказал – баста, все, возвращайся домой, в Москву, насовсем. Завязывай с Парижем. А мне там так нравилось! О, Пари… Я стала его просить. А он рассердился. Я понимаю – он от одиночества страдал. Хотел, чтобы хоть кто-то из детей был с ним здесь. Если не Макар, то я. Закричал, что денег мне больше не даст ни гроша – иди, мол, работай официанткой в своем Париже, а в модели тебя уже не возьмут, ты старая уже для таких дел. Ну, я вскипела и тоже ему наговорила грубостей. А он заорал, что я неблагодарная, – Гала вздохнула. – Сейчас бы я и возражать не стала, если бы он велел мне там все бросить. – Она оглянулась на Дроздова и сжала его руку: – Как все может в единый миг измениться, правда?

– И сейчас вы уже не хотите в Париж? – мрачно осведомился Мамонтов.

Гала снова глянула на Дроздова. И покачала головой – нет.

– У меня и денег теперь нет, чтобы там жить. Это же дядя мне давал. А теперь, с его смертью, я всего этого лишилась. Но я не жалею. Я приобрела кое-что другое. И я рада.

– И я рад.

Катя вздрогнула, оглянулась – Макар, бесшумно подошедший к ней близко-близко, шепнул ей это на ухо.

– Братишка, – Гала поприветствовала его. – Твой Прекрасный фонд допрашивает меня с адским пристрастием.

– Вы прочли письмо? – спросил Катю Макар.

– Да.

– Тогда я скажу это всем вслух, – он глянул на сестру, на Дроздова, на Мамонтова. – Говорю всем, чтобы знали. Я ее люблю.

Все молча смотрели на него.

– И я не извиняюсь за вчерашнее. Сделал бы то же самое. Потому что я не могу без вас жить. Вот при свидетелях говорю – я подал на развод с женой. И я трезвый сейчас. Пройду любые алкотесты. Я бы немедленно прямо здесь при этих свидетелях попросил бы вашей руки, Катя…

Он замолчал. И снова никто не отреагировал.

– Но я понимаю, что получу отказ. Потому что сначала мне надо разобраться со своими делами. С разводом.

– Да уж, ты уж разберись, парень, – хмыкнул на это Дроздов.

– Разберусь. И завоюю вас, – Макар смотрел на Катю. – Я вас все равно завоюю. Потому что я знаю: вы – моя судьба. А за судьбу свою надо сражаться.

– Разведись, разведись, а потом женись!

Это скрипуче, назидательно изрек Тутуев. Они даже не заметили, как он появился!

– От той беги, эту бери в охапку. Эту не отпускай. Барыня-то наша, владычица сердец, погубит тебя, а эта спасет, – юродивый погрозил пальцем, – добрая она. Я сразу отметил – памятник мой похвалила. Приглянулся он ей. Никакой критики. Жениться на добрых надо.

– Эдик, завянь, – попросил Дроздов.

– А ты мне рот не затыкай. Я правдоруб. Ты сам, Циклоп, радость моя, скоро женишься. Девочка-то красотка. Хоть и хищная птичка.

Гала тряхнула волосами. Макар глянул на Дроздова.

– За что ты мне вчера морду набил, Иван Аркадьевич, а? Когда наутро сам такой же, как я, – он усмехнулся. – Добился, наконец… Катя, только посмотрите, какие они счастливые. И мы станем такие, когда вы…

– Разведись сначала, Барыню свою брось, – велел юродивый губернатор.

– В родственники ко мне, значит, метишь? – Макар обратился к Дроздову. – Что ж, я вас поздравляю. Сестренка, в связи с этим мне надо с тобой поговорить. Давай-ка пройдемся к озеру.

Гала неохотно, но все же пошла с ним. Дроздов смотрел ей вслед.

– А я бы с вами хотела побеседовать, Иван Аркадьевич, – сказала Катя.

Дроздов повел Катю и Мамонтова в дом – в гостиную с панорамными окнами – ту самую с роялем, откуда вчера приказал убираться вон. Катя огляделась: разбитая лампа так и валяется на полу, ноты под роялем, осколки стакана. В кирпичной стене зияет дыра от удара кулаком, того – с памятного видео. Вчера вечером в темноте, что царила здесь, она и не вспомнила про пробитую Циклопом стену.

Тутуев увязался за ними. Дроздов хотел было закрыть перед его носом дверь, но юродивый просочился внутрь и плюхнулся в кресло.

– Я с вами посижу, – объявил он капризно. – Болтайте о своем, я просто рядышком побуду. Скучно мне, тоскливо. Саввы нет, и поговорить не с кем. Дом разорен. Может, подремлю. А то всю ночь такой кавардак. Барыня-то плакала у себя до рассвета. Я через дверь слышал.

– А вы, часом, сами не влюблены в Барыню? – хмуро осведомился Клавдий Мамонтов.

Тутуев вспыхнул и вскочил с кресла.

– Циклоп, выгони его опять отсюда! – проскрипел он. – Молокосос!

– Эдик, сядь, успокойся, – мягко урезонил его Дроздов.

И по его тону, и по лицу юродивого Катя поняла, что Мамонтов попал в яблочко. И новость эта ни для кого в доме не секрет.

– Что хочет узнать многоуважаемый страховой фонд на этот раз? – спросил Дроздов у Кати, садясь напротив нее и складывая руки на груди.

– Ваша уверенность подтвердилась, никакое это не самоубийство, – ответила Катя. – Источник в полиции нас проинформировал. И с точки зрения фонда половина нашей работы выполнена. Никакого мошенничества со стороны Псалтырникова, он погиб не по своей воле. Так что выплата страховки пройдет беспрепятственно. Однако мы лишь на середине пути. Осталось самое главное, Иван Аркадьевич.