Татьяна Степанова - Последняя истина, последняя страсть [litres]

– Петя?

– Да. Никогда я не встречала парня, подобного ему. Доброго. Он добрый, понимаете? – Ульяна всхлипнула. – Он не из нашего скотского мира. Возможно, пережитое в детстве на него так воздействовало… Но я была поражена. Мы сразу подружились. Мы сблизились. Стали как брат и сестра. Никакой грязи. Я никогда ничего подобного не испытывала к мужчине, к парню. Я была ему и как старшая сестра, и как мать. Он не сразу рассказал мне о том, что в детстве имел сестру-близнеца. Но потом сказал. Но он берег меня от всего этого ужаса. Я не знала, понимаете? До самого того вечера в ресторане я ни о чем не подозревала.

– У вас был бойфренд Аристарх, которого вы страстно любили.

– Это другое. Это тело. Я не могу без мужчины, который нравился бы мне самой в постели. Лесик был ужасен. Я просто искала замену. Знаете, и правда, существуют на свете две любви – плотская и платоническая. Я раньше над этим всегда потешалась. Но это факт. Петя и Аристарх – они никогда не соперничали друг с другом, и я их никогда не сравнивала. У меня просто были брат, которого я любила всем сердцем, и любовник, которого я всегда хотела как женщина. И муж… которого я ненавидела. Он меня бил, оскорблял, он втаптывал меня в грязь… Он меня уродовал как личность… низводил до уровня животного. И получал от этого удовольствие. Он был скрытый садист. Как и его мамаша-прокурорша. Вы разве не заметили, что она тоже скрытый садист по натуре? Она наслаждается чужой болью.

Катя молчала. Она вспомнила сцену в кабинете Вилли Ригеля, когда Кабанова в присутствии Гектора предлагала ей – именно ей – прочесть, огласить те документы, что свидетельствовали о его страшном увечье и пережитом им насилии.

– Нет более разных братьев, чем они, – продолжала Ульяна. – Я всегда думала, если Лесик пошел в мать, то, значит, Петя в своего отца. Но я говорю вам – Петя меня оберегал от всего этого кошмара. Я узнала все только в тот вечер.

– Расскажите правду, вы же сами этого хотите. – Катя села рядом и… выложила на журнальный стол свой диктофон. Включила его. Вот так – с открытым забралом. Не украдкой записывать такой разговор. Ульяна глянула на диктофон. И кивнула.

– В тот вечер в ресторане все так и было, как сказал Петя. Это я попросила его поехать со мной. Я боялась, что Лесик меня изобьет насмерть. Изуродует мне лицо. Но не обо мне там потом шла речь. О ней… об этой маленькой девочке, зарезанной бритвой. Я… я испытала шок. Лесик обвинил Петю. А Петя сказал правду, как все было тогда на самом деле. И Лесик набросился на него, как зверь. А я сразу Пете поверила. Я его увела оттуда, из ресторана. Но дальше все было совсем не так.

– А как?

– Мы не уехали с Петей домой. Мы просто отъехали немного и остановились. Мы сидели в машине. Он мне все рассказал. Все без утайки. Он рыдал… он был снова тем четырехлетним мальчиком… А я испытала такой гнев в тот момент, такую ярость в отношении мужа. Петя рассказывал мне и заново переживал все. Он все помнил. Не верьте ему! Это не он убил брата. Он просто не мог этого сделать – ни тогда, ни сейчас. Никогда. Он сказал мне – это бы разбило ее сердце, понимаете? Сердце его матери. А ведь он ее тоже любил. Мы сидели, и через какое-то время вышел Лесик из ресторана, сел в свою машину. Нас он не заметил.

Пауза. Диктофон записывал.

– Я была за рулем сама. Я сказал Пете – этот кошмар никогда не закончится, если сейчас, прямо сейчас не выяснить все до конца. Между ними. И я тому буду свидетель. Не судья, нет… Я была на стороне Пети, потому что я поверила ему. Это ведь правда! Возможно, уже в тот момент я отринула от себя роль судьи. Я выбрала роль палача в этом деле. Петя плакал, он мягкий… он интеллигентный… А я… я сочинская баба-стерва… Я поехала за мужем следом. И мы опять отъехали недалеко. Петя вам не соврал – там такое место укромное. Лесик остановился, он кого-то ждал. Но явно не нас. Мы вышли из машины…

– И что дальше?

– Он увидел нас в темноте. Меня, Петю… Да, еще – самое важное. Я, когда вышла, взяла из-под сиденья дубинку со свинчаткой.

– Дубинку? – переспросила Катя.

– На меня в Сочи и в Анапе дважды нападали. Один раз хотели ограбить, второй изнасиловать. С тех пор я вожу с собой короткую дубинку со свинцом. Это лучше биты, практичнее. – Ульяна говорила сейчас почти по-деловому. – Когда мы вышли из машины, я ее захватила. Я не могла позволить, чтобы Лесик снова бил моего брата… моего мальчика… моего Петю. Я хотела его защитить сама. Лесик бросил нам – вы еще не угомонились? Чего приперлись? Что вам нужно еще? Петя… он в этот миг растерялся как-то. А Лесик ухмыльнулся – а, размазня явилась права качать, а сказать ничего не может. Снова тебе двинуть по яйцам, чтобы голос у тебя прорезался, малыш? И он двинулся, чтобы избить его. А я…

– Что вы, Ульяна?

– Я шарахнула его дубинкой по башке. Вот так! – Ульяна сделал резкий мощный жест. – И потом еще. И еще. Я даже не помню всего в тот момент. Я ослепла от злобы, от ярости. Я и ребенка того несчастного убитого, зарезанного жалела, и Петьку… и себя. Вспомнила, как он и надо мной издевался. Он упал, даже не вскрикнул. Но я продолжала его молотить дубинкой уже по лицу. Я разбила ему голову, как гнилой орех! И я не сожалею об этом. Я этим горжусь!

Они молчали.

– Потом я остановилась. Петя подошел ко мне. Обнял меня. Мы стояли с ним, обнявшись, над телом Лесика. С ним было покончено навсегда. Я чувствовала, что Петя мне благодарен. Потом мы начали думать, как быть дальше. Петя забрал дубинку у меня и закопал ее в роще в дерн. Мы втиснули Лесика в его машину. Петя сел за руль. А я села в свою машину. И мы поехали прямо на свалку. Петя сказал вам – это было его желанием с детства, чтобы братец оказался где-то среди говна… Мне он сказал то же самое. И мы отправились на свалку. Приехали. Достали Лесика и понесли его вдвоем туда… на мусорную кучу. Светила луна. Мы его бросили – говно к говну. А затем я увидела то пианино. Не знаю, что на меня нашло. Я открыла его крышку и сыграла мелодию, что показалась мне самой подходящей и для похорон, и для нашего с Петей окончательного освобождения от этого чудовища.

– А что с Аристархом? – тихо спросила Катя. – Неужели это вы его убили?

– Нет, нет! – Ульяна прижала руки к груди. – Как вы не понимаете… я же не убийца… я просто защищала своего брата от чудовища! Аристарха я не убивала, клянусь вам! И Петя его тоже не убивал! Разве вы не поняли ничего – он в принципе не способен никого убить. Он как принц Гамлет.

– Он взял на себя оба убийства.

– Он меня защищает. Он думает, что Аристарха я убила, потому что он бросил меня. Использовал меня. Как и Лесик.

Катя выключила диктофон. Остальное не под запись.

– Пете за два убийства грозит пятнадцать лет, Ульяна. Это минимум.