Алексей Биргер - Ведьмин круг

- А второй путь? - Мария спросила чуть подсевшим го­лосом, то ли сдерживая иронию, то ли у нее перехватило горло.

- Ты выпрыгиваешь из уголовного мира. Если надо, я лично засвидетельствую, что это ты сдала Свиридова и хочешь даль­ше с нами сотрудничать. Свиридову вреда от этого не будет, какой ответ перед мертвыми? И взятки с них гладки. Это уже к Акуловой относится. Она окажется в той роли, на которую опер предназначал меня: верный боец невидимого фронта, погиб­шая при выполнении задания! Заодно можно и все промахи на нее списать, а?

- О своих людях печешься, а тетку послал на смерть, - зло сказала Мария.

- Послал. И не раскаиваюсь. Но не о ней сейчас речь. Ты - вот кто важен. Иначе ты войдешь в нашу орбиту. Останешь­ся в живых с тем, чтобы тебя захомутали и ты не могла отка­заться от любой формы сотрудничества. А поручения тебе будут давать такие, за которые сами же будут тебя и прези­рать. Знаешь ведь, как это бывает со стукачами и подсадны­ми утками? Это презрение особенно губительно для женщи­ны - когда ощущаешь его на себе, когда ловишь эти косые взгляды, оно, как червь, разъедает изнутри. Пойдя по этому пути, ты еще вернее станешь через несколько лет жалким и озлобленным существом. Красота, может, еще и останется - но она не будет производить впечатление, она перестанет быть той красотой, которая естественна для тебя как... как дыхание... Она станет той красотой, которую натужно удерживаешь, а эта натуга развеивает очарование, в ней брез­жит даже что-то омерзительное. И когда это неуловимо омер­зительное ты разглядишь в зеркале... - Высик махнул рукой. - Или сопьешься, или плюнешь на себя. Существует только одно спасительное бегство от этой мерзости - в нищету. Но тебя даже в нищие побирушки не отпустят. Потому что когда наша система однажды заграбастает человека, он навсегда принадлежит ей с потрохами. - Высик поглядел в полыхаю­ще синие глаза.- Поэтому моих осведомителей я никогда не отдаю системе. Они принадлежат лично мне. Но я еще не встретил человека, которого мне не хотелось бы презирать за то, что он с нами сотрудничает - всегда за этим проступа­ет шкурный интерес! Другое дело, что я оставляю им пути к отступлению, возможность выправиться.

- Ты на удивление равнодушна к своей красоте, - продол­жил Высик после паузы. - Но это от того, что к ней не равно­душны другие. Как только ты ощутишь равнодушие других, все для тебя переменится. Замечешься, да поздно. Ты думаешь, что любишь единственного мужчину и что если его не станет, тебе самой не нужна твоя красота. Но это не так.

- И какой третий путь ты хочешь мне предложить? - спро­сила она. - Роман с тобой, а ты в награду укроешь меня от всех жизненных передряг, как розочку теплым навозом?

- Нет. Роман между нами невозможен. Он стал бы гибель­ным для нас обоих. Ты сволочь и гадина...

- Огромное спасибо.

- Ты погубила родную сестру. Ты вдохновляла на убийствам другие преступления. Ты губила людей наркотиками. Если бы мы оказались с тобой близки - для меня это означало бы, что я сам должен стать сволочью и гадиной, должен соответствовал, тебе - хотя бы из простого чувства ответственности перед тобой И я бы очень быстро сгорел. Да и тебя при этом сжег.

- Ты сам себя уговариваешь, почему не должен заводить со мной роман. Но, кажется, и от моего желания кое-что за­висит.

- Я и не спорю. - Высик опять заходил по комнате, потом остановился перед Марией. - Ты знаешь, что я когда-то пере­спал с твоей сестрой?

- Нет, не знала. - Она усмехнулась. - Но ты не печалься. Для нее это было... - И она сделала выразительный жест рукой.

- По-моему, Деревянкин знал. Он нас видел.

- Поэтому ты дал его убить? Пока он не успел тебя опознать?

- Я не посылал его на смерть. Так получилось.

Мария, похоже, хотела что-то сказать, но передумала.

- Так какой же все-таки третий путь? - спросила она после паузы.

- Вместе пережить эту ночь. Если мы вместе уцелеем, то ты будешь совершенно свободна. Тебе нужно будет согласиться с моим заявлением, что это ты сдала мне Свиридова. Чтобы прошлые грехи тебе списались. А потом у опера, во-первых, времени не будет интересоваться тобой, и, во-вторых, я тебя выторгую, если у него возникнет мысль, что тебя стоит при­влечь к постоянному сотрудничеству. Мы с тобой окажем ему одну услугу, которую он обязан будет помнить. Точнее, я ему окажу, но от вознаграждения и тебе перепадет - ведь мы еще будем вместе...

- Что за услугу?

- Потом узнаешь.

- Мне кажется, я уже догадываюсь.

- Вот и хорошо... Словом, ситуация, при которой я смогу диктовать условия, продержится несколько дней. За эти несколь­ко дней тебе надо исчезнуть. - Высик несколько секунд созерцалее каменное лицо, потом добавил. - Это все, что я могу тебе предложить.

- Дай еще папироску, - попросила Мария.

Она раскуривала папиросу долго и тщательно. Раскурив, легким движением руки поправила волосы.

- Много я видела на своем веку жестоких людей, но такого жестокого, как ты... Неужели ты сам не понимаешь, что тво­ришь? Ведь нельзя же так.

- Только не дави мне на жалость, - предостерег Высик. - Не пройдет.

- Я уж вижу... Давай о чем-нибудь другом поговорим.

- Давай, - охотно согласился он. - Если хочешь, поиграем в вопросы и ответы.

- То есть?

- Мне до сих пор кое-что неясно. Тебе тоже. Давай обмени­ваться тем, что знаем. Я тебе вопрос, ты мне ответ. Потом на­оборот. На равных.

Мария задумалась. Высик приглядывался к ней, почти не стесняясь, зная, что чем откровенней он будет на нее глазеть, тем меньше она сможет прочитать его истинные мысли. Спи­шет на бараний влюбленный восторг.

Что таилось за этой прекрасной оболочкой? Прав ли Высик, что, поддаваясь обаянию этой оболочки, относится к своей со­беседнице - и, не надо скрывать, противнице - как к человеку разумному? Она сейчас раздавлена. Знать о неизбежности гибели любимого человека - и быть бессильной это предотвра­тить... Испытание, которому не позавидуешь. Но держится от­менно. А может, в этой выдержке нет никакой затраты сил? Она, как многие, плывет по течению жизни, руководствуясь лишь животным инстинктом самосохранения? Высик, по большому счету, не мог понять сидящего перед ним существа. С одной стороны, шлейф мерзких дел, тянущийся за ней, - та мерзость, которая уничтожает разум, превращает его в примитивное со­четание хитрости и скрытности. А с другой - невозможно по­верить, что за этим прекрасным фасадом все сгнило, жильцы съехали, не осталось и следа человеческого присутствия, лишь гадюки шипят в опустелых развалинах... Если принять, что она пошла по своему подлому пути из беззаветной и бескорыстной любви, тогда концы с концами более или менее сходятся. Тогда получается, что она из тех женщин, которым надо прилепиться к мужчине и служить ему, быть его добровольной рабой, не спра­шивая, зачем и почему он поступает так или иначе, принимая и разделяя все, вплоть до преступлений и позора, которые стано­вятся их собственными... В пользу этого предположения гово­рило и то, что не было в ней никаких следов потасканности, ни тайных, ни явных.