Сергей Жоголь - Имитатор

— Бог — это любовь… вера и надежда, — быстро заговорила Вера — Бог — он в сердце, вот оно как. Поэтому и голубей любить нужно, и кошек, и собак — короче, всех живых тварей, какие только есть на свете, ну… и людей, само собой. Любить нужно — тогда мы с вами и будем на ступень выше этих голубей. Вот в какого бога я верю и комсомолкой при этом остаюсь.

Антон поднялся, сжал кулаки и приглушёно процедил:

— Ну и любите своих птичек, раз вы их наравне с людьми считаете! Разве можно этих, — Антон указал на голубей, — с людьми сравнивать? Рядом с вами пули свистят, люди гибнут, а вы…

— Дурак ты!

Антон не поверил своим ушам.

— Ну, знаете ли, товарищ сержант…

Девушка швырнула в урну погасшую папиросу и достала из пачки ещё одну. Потом долго рылась в кармане, вынула оттуда смятый носовой платок, маленькое зеркальце и пару завёрнутых в бумагу кубиков сахара. Наконец она нашла то, что искала. Помятая бензиновая зажигалка долго не хотела давать огня. Наконец огонёк появился, и Вера выдохнула в сторону собеседника густую порцию дыма. Антон закашлялся. Не так. Всё не так. Зачем он вообще к ней подошёл? Видно же было, что девушка не в настроении. Но тут Вера вдруг беззвучно рассмеялась.

— Хочешь? — Она протянула Антону рафинад. Тот опешил.

— Я сладкое не люблю, — процедил Антон и сел.

— Гляньте-ка: не курит, сладкое не ест. Может, тебе ещё и девушки не нравятся?

Антон снова почувствовал, как кровь приливает к щекам.

— Девушки мне нравятся, только не все. А сладкое не ем, потому что зубы берегу. А от дыма меня вообще воротит. Как вы все курите? У меня ни отец, ни мать в жизни папирос в руках не держали. Не держали и мне наказывали.

Вера тут же и сострила:

— Мамочку нужно слушаться!

— Нужно. Что же в этом плохого?

Вера вдруг снова сникла, пригладила волосы.

— А у меня вот не было мамочки — детдомовская я. У нас многие девчонки курили, а уж мальчишки… Так почитай все. А я курить только после школы начала, когда меня по распределению на курсы отправили. Учиться на швею-мотористку. Повстречала там одного… — Вера задумчиво посмотрела на голубей и высыпала им остатки пшена. — С тех пор и курю, и сладенькое люблю… ну и, скажу по секрету, водочки могу хряпнуть.

— Не знал, что вы из детдома, — всё ещё немного обиженным голосом проворчал Антон.

— Родителей моих ещё в Гражданскую не стало. Я их и не помню совсем. Помню детдом, потом курсы эти, пару лет уже здесь, в Куйбышеве, на ткацкой фабрике работала, но не для меня это. Хотелось самой свою жизнь выстраивать, а не по разнарядке. Понимаешь? — Антон кивнул, а Вера продолжала: — Пришла вот в местное отделение кадров и прямо так, с порога, попросилась. А у вас тут как раз делопроизводитель был нужен. Повезло как, представь?

— Да уж, повезло.

— Ну, как-то так всё, — сказала Вера и вдруг игриво улыбнулась. — Так какие, говоришь, девушки тебе нравятся?

— Чего? — Антон вздрогнул.

— Ты говорил, что тебе девушки нравятся. Только не все. Так каких любишь? Уж поди не таких, как я? Тебе, наверное, правильных подавай… идейных. А я-то?.. Хоть и комсомолка вроде, а в Бога верую.

Антон поджал губы. Сказать, что именно Вера ему и нравится, поначалу не поворачивался язык.

— Разные нравятся. Ну и такие как ты — тоже. Такие как ты особенно… Красивые.

Вера рассмеялась и игриво склонила головку набок.

— Значит, по-твоему, я красивая?

Чувствуя, что снова краснеет, Антон резко встал.

— Ладно, заболтался я тут с вами, Вера Алексеевна. Мне ж на доклад пора. К начальнику нужно — доложить, что меня выписали.

— Откуда выписали?

— Из больницы.

— Ну-ну? Что же это с вами случилось? Простудились, наверное.

Антон словно почувствовал прилив сил. Он нацепил фуражку, расправил плечи и, словно между прочим, сказал:

— Да нет. Просто мы тут на днях на Кастерина охоту вели. Пашу Кастета — думаю, вы про него знаете…

Вера насторожилась.

— Знаю. Про него вся Безымянка только и судачит.

— Так вот, я тут с Кастетом лоб в лоб столкнулся — ну и зацепил он меня… из нагана.

— Ранил?

Антон высокомерно хмыкнул:

— Царапина! Врачи, правда, хотели меня ещё подержать, но кто же тогда Кастерина ловить станет, если все по госпиталям да по лазаретам разбегутся?

— Постой… Ты же у нас в первом оперативном? — Вера вдруг вся напряглась.

— В первом оперативном.

— У Птицына?

— У него.

— Постой. Так это когда же было? Когда вы на Кастерина охотились?

Антон удивился: отчего вдруг такой интерес? Ему это показалось, или Вера немного побледнела?

— Так позавчера, — сказал он, нахмурившись.

— А Птицын?

— Что Птицын? — не понял Антон.

— Птицын с тобой был, когда вы Кастета ловили?

— Куда ж без него? Он у нас, сама знаешь, всегда впереди — такого дела он бы не пропустил. Да и к Пашке у него теперь особый интерес. Слышала же, что они Ян- чина того…

Вера схватила Антона за рукав и резко потянула на себя:

— Что с Птицыным? Он не ранен?

Антон надул губы и резко выкрикнул:

— Жив твой Птицын! Чего с ним станется?

Антон повернулся и быстро зашагал к крыльцу Управления.

Когда Трефилов входил в кабинет Птицына, настроение его уже нельзя было назвать радужным. Он подошёл к столу, за которым сидел Птицын, налил из графина воды, выпил залпом и процедил:

— Здравия желаю, товарищ капитан!

Птицын, не отрываясь от бумаг, кивнул и указал на стул. Серая кепка начальника лежала рядом; прямо на столе в переполненной пепельнице дымилась недокуренная папироса. На носу у Птицына были нацеплены очки — в них Птицын всегда напоминал Антону его курсового профессора из школы милиции. Очки Птицын надевал редко — зрение у него было о-го-го. Кравец как-то сказал Антону по секрету, что очки их начальник надевает лишь для того, чтобы выглядеть занятым и чтобы его попросту не доставали. И чего только в нём женщины находят? С первой женой развёлся, зато вторая в нём души не чает! Вон и Полянская туда же!

Напротив Птицына, ссутулившись, сидел полный мужчина в военной форме и ковырял уголком металлической линейки ногти на руке. «Смешной тип, — подумал Антон. — Лысина до затылка, нос картошкой, а губы такие, словно их обладатель побывал на пасеке в период неумелого окуривания: толстые и мясистые, словно перезрелый томат. Ни петлиц, ни нарукавных знаков. Может, дезертира поймали — тогда почему он у нас? Хотя для арестованного ведёт себя спокойно, да и поза уж больно простецкая».

— Явился, наш сердобольный защитник женщин! — сказал Птицын. — Ну садись. Залатал, смотрю, прореху свою. Молодец! А раз явился и здоров, то поручение у меня к тебе.

Антон поджал губы. Ни как здоровье, ни как дела…

— Вообще-то, меня не хотели отпускать, — обиженно буркнул Антон. — Рана вон… кровит ещё.