Александр Охотин - Почка на экспорт

Перед Костиной дачей я с трудом разминулся в узком переулке с новенькой «Волгой». Она проехала дальше и, судя по ярко вспыхнувшим огням стопсигналов, остановилась. Видимо, водитель ищет знакомый дом, иначе не плутал бы здесь.

Ключ лежал, как в старые добрые времена, под порогом. Раньше мы любили приезжать сюда летом, когда раскалённый зноем асфальт гнал нас из города, на стареньком «Москвиче» Костиного отца. Тогда эта неуклюжая машина казалась нам пределом мечтаний.

Я потыкал ключом в замок, и незапертая дверь неожиданно легко подалась, тихонько скрипнув. Подсвечивая себе зажигалкой, я добрался до выключателя, по дороге больно ударившись коленом обо что-то твёрдое и громоздкое. Потом зажёг свет и огляделся.

Зрелище впечатляло. Сказать, что всё в доме было перевёрнуто вверх дном — ничего не сказать. Опрокинутая мебель, какие-то бумажные листки, вещи, разбросанные по полу. Вот, значит, обо что я ударился. Стоящий на боку древний стол сиротливо уставился в окно растопыренными ногами. Озираясь по сторонам, я отправился на поиски телевизора.

В других комнатах тоже царил беспорядок. Да, основательно кто-то потрудился. Интересно, что искали грабители на старой даче? Ежу понятно, что здесь, кроме ветхой мебели да кое-каких съестных припасов, и быть ничего не может. Прошли те времена, когда деньги или драгоценности хранили в дачных тайниках. Теперь для этого существуют сейфы в банках. Да и вряд ли обитателей дачного посёлка можно отнести к богатым людям.

Я скептически покачал головой. Дом за эти годы сильно обветшал, пол давно нуждается в ремонте, а крыша во время летних ливней, судя по потёкам на обоях и потолке, течёт, как решето. Телевизор непрошеных гостей, кстати, почему-то не заинтересовал. Вот он, лежит себе на тахте экраном вниз, а рядом валяются обломки секретера.

На улице взвыла сработавшей сигнализацией машина. Я вздрогнул и, чертыхаясь, выскочил наружу. Во дворе никого не было, лишь ветер подметал землю своими порывами.

Я вернулся в дом, но на душе было как-то неспокойно. Царящий вокруг разгром действовал на нервы. Поэтому, разыскав большую картонную коробку, я упаковал в неё телевизор и погрузил в багажник. Затем, ещё раз обойдя дом, и не найдя больше ничего интересного, отправился в обратный путь.

Итак, Костя действительно нажил себе большие проблемы. Не удивлюсь, если на даче побывали те же люди, что и напали на него в подъезде. Интересовали их, видимо, документы, над которыми работал мой друг. Уж не история ли с дорожной аварией, где он так не вовремя появился, тому виной? Хотя, вряд ли. У Кости ничего, кроме фотографии и подозрений, не было, а их, как говорится, к делу не пришьёшь.

Так что причины всего происходящего лучше поискать в других, более ранних его расследованиях.

Машина выбралась на шоссе и понеслась к мерцающим в ночной дали городским огням, таким манящим и загадочным в окружающей тьме. Я не особенно торопился, погружённый в свои мысли, пока сзади не пристроился какой-то тип, слепя отражающимся в зеркалах светом фар.

Я чуть поддал газу, но неожиданный попутчик не отставал. Видимо, кто-то, возвращаясь с дачи, решил поиграть со мной в догонялки, соскучившись в пути. Я утопил педаль газа сильнее, и «Тойота», рыкнув, легко рванулась вперёд, увеличив обороты. Через несколько секунд машина почти летела по трассе.

Я удовлетворённо хмыкнул. Настырный водила наконец отстал, огни его фар светили теперь далеко позади, пока и вовсе не исчезли за поворотом.

Пора навестить Костю, решил я, въезжая в город и сворачивая к первой больнице. Лежит сейчас, наверное, один-одинёшенек, и думает, что про него все забыли. Здание первой больницы является одним из немногих, сохранившихся с дореволюционных времён. Металлическая табличка на входе свидетельствует, что в годы войны здесь был размещён военный госпиталь. До этого, насколько я знаю, в роскошном доме красного кирпича располагалось губЧК, а ещё раньше особняк принадлежал местному купцу и воротиле Бородину, расстрелянному в своё время победившим пролетариатом.

Недавно в больнице сделали очередной капитальный ремонт, но всё равно огромные коридоры внутренних покоев и высоченные потолки навевают мысли о начале века.

Я не стал толкаться в приёмном покое, пробиваясь сквозь кордоны цепких сварливых старушек-санитарок, организовавших самый настоящий блокпост для отражения посетителей. Вместо этого, пройдя через чёрный ход, я попал сначала в подвал, а уже оттуда с независимым видом поднялся на второй этаж, где располагалось хирургическое отделение.

В коридоре я столкнулся с Пастуховым.

— Ага, вижу, совесть всё-таки у тебя, заспанца, есть. А коньяк где? — нагло заухмылялся он.

— Тебе вредно пить коньяк, — парировал я.

— Это почему? — вытаращился Женька.

— Потому что коньяк расслабляет, снимает умственное напряжение и не способствует усиленной работе головного мозга. А у тебя и без коньяка проблемы с серым веществом, если судить по сегодняшнему докладу, ради которого даже не стоило просыпаться.

— Ну ты… ты, — Женька задохнулся от возмущения.

— Ладно, потом договоришь. Скажи лучше, к вам не поступал сегодня такой Кузьмин, предположительно, с травмами.

— Поступал, — Женька надул щёки и, похоже, всерьёз собирался обидеться.

— С каким диагнозом? — упорно не обращая внимания на его оскорблённый вид, поинтересовался я.

— Закрытая черепно-мозговая, сотрясение, перелом двух рёбер справа, ушибы мягких тканей, — нехотя начал перечислять Пастухов. Да, отделали Костю со знанием дела.

— В какой палате лежит?

— К нему нельзя, — отрезал не в меру принципиальный эскулап.

— Ну вот что, Женька, ты мне брось кочевряжиться, как юная пионерка. Если мне к нему надо — значит, надо. Ясно?

Он, вздохнув, смирился с судьбой, и проводил меня к Косте. Ожидания увидеть бедного друга забытым всеми и страдающим от одиночества не оправдались.

Во-первых, на его кровати сидела, держа Костю за руку, рыжая красотка с потрясающим бюстом, не иначе как шагнувшая сюда прямиком с обложки «Плейбоя». Во-вторых, у больного суетилась, посылая ему нежные улыбки и строя глазки, весьма симпатичная медсестричка. Очень хорошо устроился, ничего не скажешь.

Моё появление с телевизором в руках несколько разрядило начавшую накаляться обстановку. Костя, забинтованный с головы до ног, радостно заулыбался. Синяки под глазами ничуть не убавили его неотразимого обаяния.

— Аня, — представилась рыжая.

— Значит, это вы сегодня так обольстительно рыдали по телефону, что растопили даже моё ледяное сердце? — поинтересовался я. Подозревая, что вид при этом у меня был, как у кота, облизывающегося на сметану.