Елена Басманова - Бомбейские чудовища

— Вы хоть сами-то понимаете, что вы сказали? — игриво обернулась к Лапочкину постоялица. — А за готовность услужить — благодарю.

Истопник и коридорный прошествовали в комнату, установили на столе самовар, чайники и чашки.

— Мистер Чудин, — миссис Смит холодно вскинула голубые глаза, — не будете ли вы столь любезны и не объясните ли мне, почему вы не хотите получить с меня плату за соседний номер?

Чудин, отводя глаза и переминаясь с ноги на ногу, забормотал:

— Сударыня, желание клиента для нас закон, но я должен с сожалением признаться, комната не готова для приема посетителей. И вообще — там неисправна печь. Да и стекло в окне разбито.

— Хорошо, — оборвала оправдания старушка, — время у меня есть. Надеюсь, завтрашнего дня вам хватит, чтобы починить окно и привести в порядок печь. Но даже если вы этого не сделаете, то послезавтра я должна иметь в своем распоряжении соседний номер. Да учтите, я поклонница английского стиля жизни и меня не привлекают удушливые русские печи. Я люблю холодный воздух и холодную постель.

— Хорошо, учту, сударыня, непременно учту, — хозяин гостиницы стрельнул глазами на хитро улыбающегося Лапочкина.

— А сейчас я хочу знать, господин Чудин, что вы мне предложите для того, чтобы эту ночь я могла спать в привычных, комфортных для меня условиях. От вашего пекла у меня уже начинается жар. Чувствую, у меня щеки горят.

— Румянец вам к лицу, — галантно вставил Лев Милеевич, хотя и сам ощущал некоторое удушье: жар от натопленной печи, дополненный жаром алкоголя в крови и жаром самовара, привел его в романтическое настроение.

— Румянец должен быть с утра, — заявила миссис Смит, — а не к ночи. Так что же?

— Не знаю, — Чудин замялся, — не отворить ли окно?

— Но тогда в комнату наметет за ночь сугробы снега, — возразил Лапочкин.

— Лев Милеевич, вы умный мужчина, — удостоила сыщика комплиментом Дарья Эдуардовна.

— Польщен, весьма польщен, — поклонился тот и, довольный, сделал смелое предложение. — А не попробовать ли унять внутренний жар студнем? На свиных ножках.

— Да, вели подать студня. И селедки. Лев Милеевич, чего вы еще желаете к чаю?

— Хлеба и хрена, — скромно потупился Лапочкин, сегодня еще не ужинавший и давно мечтавший закусить смиттовскую водочку чем-нибудь привычным.

— Понял, понял, сейчас же будет исполнено, — засуетился хозяин.

— Погодите, — остановила его постоялица, — а что вы надумали насчет внешнего жара? Как его уменьшить?

Чудин оторопел и уставился на помощника дознавателя.

— Позвольте мне слово молвить, Яков Тимофеич, — выступил вперед, кажется, проснувшийся истопник.

— Чего тебе, Игнат? — нахмурился Чудин.

— Яков Тимофеич, дозвольте оплошность исправить, — прогудел Игнат, — может, нарубить в большой медный таз льду из бочки во дворе, он чистый, да устроить грелку, постель похолодить.

— А что? — миссис Смит повеселела, — прелестная идея. Тащите ваш лед.

Гостиничные бросились выполнять пожелания беспокойной клиентки, а Дарья Эдуардовна с чарующей улыбкой пригласила своего гостя снова к столу.

— Я надеюсь, мое общество не очень вас утомило? — спросила она, и, демонстрируя навыки английской чопорной вежливости, заговорила о погоде: — Зачем же торопиться на улицу, когда там такая скверная погода… А здесь, в тепле да за дружеской беседой…

Лев Милеевич, смирившийся с тем, что ему предстоит всю ночь выслушивать исповедь бабушки доктора Ватсона и готовый скрасить эту повинность студнем, селедкой и водочкой, поцеловал ручку Дарье Эдуардовне.

— Ваше общество доставляет мне массу удовольствия, — объявил он, усаживаясь, — и теперь я понимаю, почему славный мистер Холмс взял в помощники доктора Ватсона. Несомненно, доктор унаследовал от вас зоркость взгляда и проницательность, вкупе с пространственным мышлением.

— Да, вы правы, — горделиво подтвердила старая дама, — я читала, способности передаются только через поколение. Так что это мои дедуктивные способности и проявились в Джонике, их и ценит мистер Холмс.

— Я чувствую, в нас есть много родственного, — осторожно поощрил собеседницу к откровениям Лев Милеевич.

— Наша встреча не случайна, — согласилась Дарья Эдуардовна, — это перст судьбы. Хотя, признаюсь вам откровенно, я не очень-то поверила господину Либиду. Но он ни в чем не виноват. Я вообще никому никогда на слово не верю. А кроме того, давно разочаровалась в представителях сильной половины человечества. Вы стали для меня поистине счастливым исключением.

— Если вы не обидитесь, то я таков же, — признался с задушевной скромностью старый сыщик. — Тоже никому не верю на слово. И тоже давно разочаровался в представительницах половины человечества — только слабой половины. Но вы — исключение. Вы — дама сильная.

— Отлично, — улыбнулась сильная дама, — я рада, что мы нашли с вами общий язык. Сегодня у нас прекрасная возможность получше познакомиться друг с другом. Вы мне расскажете о себе. И о ваших подвигах в криминальной сфере. Англичане хорошие криминалисты, но лучшие среди них — наши люди. Сколько раз я обливалась слезами: если бы дочь моя вышла замуж за русского моряка, то внук стал бы русским сыщиком, умножил бы славу России. Теперь же остается только кусать локти с досады. Почему русский талант должен работать на английский сыск?

— Не огорчайтесь, Дарья Эдуардовна, — доверительно наклонился к собеседнице русский сыскарь, — в России еще полно даровитых людей. И полно преступлений, почище английских.

Захватывающую беседу прервал робкий стук в дверь, и в проеме появился смущенный истопник Игнат с медным тазом у самого брюха, в тазу внушительной горкой лежал колотый лед.

— Куда, ваше сияство, ставить? — обратился истопник к миссис Смит.

Пока старушка объясняла, Лапочкин смотрел на Чудина, топтавшегося у дверного проема: хозяин, выпучив глаза, подавал ему выразительные знаки, приглашая выйти.

Лев Милеевич с тяжелым вздохом поднялся и нехотя поплелся к дверям. Потом проследовал за хозяином гостиницы на площадку, где было значительно светлее.

— Господин помощник следователя, — зашипел Чудин, озираясь на запертые двери, — чрезвычайное происшествие. Не знаю, насколько оно полезно вам, но решил доложить. Игнат-то наш лед в бочке колол, а там, внутри льда — подштанники запечатлелись.

— Чьи подштанники? — похолодев, спросил Лапочкин.

— Не знаю, — продолжил Чудин, — Игнат думает, кто-то хулиганил. Но я велел ему принести их. Вот лежат.

Лев Милеевич перевел взгляд на табурет и узрел там бесформенный темный комок. Двумя пальцами он взялся за край тряпки и встряхнул ее перед собой — оттаявший лед блестящими каплями разлетелся вокруг. А еще через миг Лапочкин уже обеими руками держал на весу чьи-то весьма внушительные брюки, мокрые и изжамканные. Превозмогая омерзение, он засунул руку в правый карман и достал оттуда плоскую пластинку. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это сложенный вчетверо лист бумаги. Бросив штаны на табурет, Лапочкин осторожно развернул бумагу — буквы хотя и расплылись, но превосходно читались.