Моника Кристенсен - Угольная крошка

Хансейд неподвижно стоял в проеме двери, в любую минуту, казалось, готовый обратиться в бегство. Молчание затянулось, с каждым мигом все более тягостное для обоих.

– Вызовешь ее на допрос?

– Эрик, мы обязаны сделать это. Нам нужно т-т-точно знать, что Ульсен сказал про д-д-дочь.

– Фрёйдис больна. Серьезно больна. Я говорил с врачом. Он советует съездить в Тромсё на прием к специалисту. Думаю, ей лучше на какое-то время вернуться на Большую землю.

Плечи его поникли.

– Разумеется, никуда не деться от того, что часть вины лежит и на мне. Но вся эта чепуха, которую она пишет в дневнике… Это же все просто разыгравшаяся фантазия, ты ведь понимаешь? Многое из этого – выдумки чистой воды. Она, ясное дело, не собиралась никого убивать. Это было всего лишь бегством от реальности, способом отвлечься. Я имею в виду… в то время, когда Лина Бергерюд и я… Вы ведь в курсе? Вся контора? Том наверняка рассказал вам про то, что нашел на Централи канатки.

С пылающим лицом Хансейд отвел глаза, бледное подобие себя прежнего. Всю его самоуверенность как ветром сдуло. Но он так и не зашел в кабинет, продолжая стоять в дверях.

Централь канатной дороги? Кнут понятия не имел, о чем тот говорит. Андреассен рассказал только, что они нашли мишку Эллы Ульсен, ничего больше. Он уставился в дневник, пытаясь собраться с мыслями.

– Боюсь, нам следует показать это КРИПОСу.

– Не надо. Не делай этого. Умоляю. Я сам все расскажу Анне Лизе. Позволь мне самому, Кнут.

Он вмиг оказался у письменного стола. Но Кнут крепко держал дневник. И не торопился его отдавать. Взгляды их встретились. Кнут увидел перед собой раздавленного человека, который хотел избежать позора. И все же не выпустил тетрадь из рук.

– Эрик, ты его не получишь. Он больше не является частной собственностью, из-за информации о Стейнаре Ульсене. Все остальное не играет роли, это уже личное. Но описание причин возгорания должна изучить полиция.

– Кнут, тогда сделай, что можешь. Ради Фрёйдис. Ты же согласен, что пожар был несчастным случаем? Если она начнет винить себя за смерть Ульсена, то я не знаю, к чему это может привести.

К собственному ужасу Кнут услышал, как говорит:

– У тебя пара часов. Я еду назад в шахту и продолжу поиски. Элла Ульсен должна быть где-то там. Пока меня не будет, ты сам все расскажешь губернатору и следователям КРИПОСа. Это единственный шанс для вас с Фрёйдис выбраться из каши, которую она заварила. Но совсем сухими из воды вам не выйти.

Хансейд расправил плечи.

– Спасибо, Кнут. Ты настоящий друг. По гроб жизни будем тебе благодарны. И я, и Фрёйдис.

«Да она же все это время врала», – подумал Кнут и тут же пожалел о сказанном. Но слов уже было не вернуть. Он отвернулся, проходя мимо Хансейда. Дневник он засунул в карман куртки.

Губернатор сделала все, что могла, чтобы облегчить для Фрёйдис Хансейд процедуру допроса. Она предоставила в распоряжение следователей собственный кабинет с комфортабельным мягким уголком. Собственноручно принесла кофейник и вазочку с печеньем. Но затем удалилась вместе с Эриком Хансейдом в переговорную, оставив полицейских делать свою работу.

Неизвестно, осознавала ли эта всхлипывающая, на грани истерики женщина, что получила особое обхождение. Люнд Хаген не мог припомнить, чтобы он прежде допрашивал кого-нибудь, кто был настолько не в состоянии объясниться. Толку от этого было не много. Но им требовалось докопаться до сути тех странных записей, которые неохотно пересказал им Хансейд. Шеф КРИПОСа не показывал вида, но очень сердился на Кнута, который забрал дневник и снова отправился в шахту, не посоветовавшись с ним.

Мелум налил Фрёйдис кофе, пододвинул к ней печенье и заговорил негромко, сочувственным тоном:

– Мы знаем, что вам довелось пережить несколько ужасных часов.

Она всхлипнула и вытерла нос скомканным платком.

– К сожалению, мы вынуждены снова помучить вас расспросами. Поверьте, если бы это было возможно, мы бы не стали вас трогать.

Она издала долгий дрожащий вздох. И подняла глаза из-за длинной челки, которая нечесаными прядями укрывала лоб.

– Вы же наверняка понимаете, что вы наш единственный свидетель чрезвычайно важного события.

Она едва заметно кивнула.

Они заранее договорились, что начнут по-хорошему и что «добрым полицейским» будет Мелум.

– Возьмешь на себя для разнообразия эту роль, – сказал Люнд Хаген, перед тем как они зашли в кабинет. – Я, если честно, с ней просто не справлюсь. Для меня наслаждением будет силой вытрясти необходимую информацию из этой прожженной эгоистки.

– Уж не слишком ли ты суров, а? – Мелум сделался вдруг совершенно спокойным. Все давешнее нетерпение с него как рукой сняло. Лицо его приобрело безразличное расслабленное выражение хирурга.

Но Фрёйдис показалось, что она наконец-то может поговорить с понимающим человеком, который видит, какие муки ей пришлось испытать.

– Это было так ужасно, – срывающимся голосом поведала она. – Я не знала, что мне делать, как поступить…

«Меня сейчас стошнит, – подумал Люнд Хаген и опустил глаза, чтобы скрыть свое отвращение. – Если хоть в чем-то станешь отпираться, я схвачу тебя за пятки и шарахну головой о стену».

Но Мелум как будто пребывал в состоянии легкой медитации.

– Да, я могу вас понять, – мягко отозвался он. – Вы ведь всего лишь хотели немного проучить фру Бергерюд? Не так ли?

– Верно.

Уж не улыбка ли промелькнула у нее на губах?

– Мы обе входим в комитет по подготовке Праздника солнца. В тот вечер было заседание в бизнес-центре. Я подумала, что это ее напугает, послужит своего рода предостережением… Ну, если бензобак окажется пустым, когда она выйдет, чтобы завести машину.

– М-мм, – как кот мурлыкал Мелум. Он наклонился поближе к сжавшейся фигурке на другом конце стола. – И тут все покатилось к чертям. Такого развития событий вы, конечно, не могли предвидеть. Но вы – единственная, кто слышал, что Стейнар Ульсен сказал о своей дочери. Нам не терпится услышать, что еще вы можете нам рассказать. Только вы можете нам помочь.

– Рассказать еще?.. Вы это о чем? – она подняла голову и пристально посмотрела на них. Всхлипы и дрожь в голосе внезапно куда-то исчезли.

– Что-то еще, помимо того, что написано в вашем дневнике, – пояснил Мелум и взглянул на нее, как охотник на добычу.

Он взял ее за руку, но она вырвалась:

– Вы читали мой дневник?

В голове Люнда Хагена зазвучал сигнал тревоги. «Мы потеряли ее», – подумал он.

Фрёйдис на секунду замерла, а затем произнесла ровным голосом:

– В дневнике я писала всякую чушь. Свои фантазии. Понимаете, я больна. Мне хотелось привлечь к себе внимание Эрика. Вернуть его любовь. Заставить хоть немного считаться с собой. Но когда Ульсен загорелся, я была далеко.