Виктория Платова - Увидимся в темноте

– Кот здесь ни при чем, – качает головой Феликс.

Рассказывала, да. Книги, кошки-киношки, музыка, путешествия – стандартный набор тем, по которым мы с Феликсом скользим, как катера по Большой Невке, – на безопасном расстоянии, не отдаляясь друг от друга, но и не приближаясь. Феликс следит за этим особенно строго, долгое время я не могла понять почему. Я ведь симпатична ему, это видно невооруженным глазом. Он по-особенному смотрит на меня и по-особенному улыбается. Не то чтобы мы проводили уйму времени вместе – совсем нет. Пятиминутка передачи ключей иногда растягивается на полчаса, но это все наши достижения. Однажды Феликс пригласил меня на кофе в соседнюю кафешку (она работает круглосуточно), и, по логике вещей, за этим должно было последовать приглашение в синематограф. На какую-нибудь высоколобую артхаусную драму из жизни трансгендеров, 18+. Не больше, но и не меньше, раз уж провозгласил себя интеллектуалом – сожми сфинктер и терпи.

– Смешно, – качает головой Феликс.

– Что именно?

– Что мы встретились в «Опоссуме», а не в читальном зале библиотеки Академии наук.

– Никогда там не была.

– Я тоже.

Наверное, это единственное место, где Феликс не был (если, конечно, он не врет). Стоит вскользь упомянуть те немногие страны, которые я когда-либо посещала, – оказывается, что он успел побывать там раньше меня. Дорогие гостиницы против хостелов, а список расходов, кроме всего прочего, включает в себя и аренду машин. Доломитовые Альпы – не исключение. Феликс еще и горнолыжник, надо же.

– У меня был знакомый горнолыжник. Инструктор. Чуть замуж за него не вышла.

– Зря не вышла.

– Наверное. Он был красавчик.

– Как твой кот?

Моя личная жизнь Феликсу до лампочки. Никакого синематографа после многообещающей кафешки, даже обидно. Но иногда он приносит латте в бумажных стаканчиках, это можно считать флиртом?..

Приносил.

Все осталось в прошлом, за порогом Комнаты. Мои попытки ухватиться за воспоминания о Феликсе и обо всем остальном – не больше, чем уловка. Жалкая попытка избежать контакта с ужасным настоящим и отсрочить ужасное будущее. Она заранее обречена на провал, углубиться ни в одно воспоминание толком не получается, пара-тройка метров по направлению к июлю – вот и все, на что я способна. Собачий поводок не пустит меня дальше ни за что. И кольцо, обернутое дешевым плюшем, не пустит. И бумажные глаза Лорен. Камера под потолком. Галеты, вода, вентиляционные решетки у пола.

Я просто хочу умереть.

Раз уж Комната похожа на склеп, куда не проникает ни звука.

Не совсем так.

Звуковой фон все же существует, хотя и не проявляется постоянно. Насколько он реален, я не знаю, возможно, это всего лишь мои больные фантазии. То, что изредка доносится извне:

– вибрация, как если бы неподалеку прошел поезд метро;

– равномерное постукивание, которое прекращается сразу же, стоит мне постучать в ответ;

– обрывки какой-то мелодии, слишком невнятные, слишком короткие, чтобы их идентифицировать;

– шум дождя.

Это всего лишь мои больные фантазии, потому что однажды я услышала плач Шошо. Такой жалобный, что сердце едва не разорвалось. А еще он был отчетливым, словно Шошо тоже оказался в Комнате, где-то совсем рядом.

У меня в голове – вот где. Из которой еще не выветрились знания, подцепленные в каком-то псевдопсихологическом журнале: пытку абсолютной тишиной – в специально оборудованном помещении – никто не выдерживал дольше сорока минут. Сорок минут – и психика начинает рушиться капитально; если не успел выскочить – тебя ждет безумие.

Может быть, я уже безумна?

Это самое щадящее объяснение произошедшего со мной. Оно позволяет надеяться: в один прекрасный день что-то щелкнет в моей голове – и адская Комната превратится во что-нибудь менее пугающее. Пусть и в другую комнату, но обязательно с окном. И чтобы я могла приблизиться, подышать на него и вывести пальцем на стекле «why so serious?».

Иди к черту, ненормальная. Идите к черту все, только Шошо пусть останется. Но Шошо – нет и нет, кроме одноразового мяуканья он никак себя в моем безумии не проявил. «Ненавижу сраные галеты!»– вот что еще я бы написала на стекле. Интернет-мемы тоже подойдут. И «меню дня» в любой из дешевых забегаловок в окрестностях «Опоссума». Суп, салат, тефтельки с пюрешкой, чай или сок – на выбор. Сейчас я бы выбрала шаверму или гамбургер, ненавижу сраные галеты! Слышишь, ты, ТотКтоЗаДверью! Будь ты проклят и тащи сюда гамбургер! Произнести это вслух я не решаюсь, в последнее время (сколько уже длится это «последнее время»?) я веду себя тихо, очень тихо, рот на замке. Это поначалу, едва осознав, что со мной произошло, я билась в истерике, выла, как собака, и, сорвав голос, едва слышно поскуливала. Теперь все по-другому, теперь я заледенела, сломалась, сдалась и больше не надеюсь на перемену участи. Тупо сижу в углу кровати, уставившись в переносицу Лорен; не стараюсь избавиться от кольца и строю башенки из галет.

Невысокие – галет слишком мало. А накопить побольше не получается. Я все-таки подъедаю их, раз ничего другого ТотКтоЗаДверью мне не предлагает.

Галеты круглые, а лучше бы им быть квадратными или прямоугольными, тогда получилось бы нечто, отдаленно напоминающее карточный домик. Мне ужасно нравился сериал «Карточный домик», а до этого – скандинавское «Убийство», а потом скандинавский же божественный «Мост», хотя в последнем сезоне они явно сдулись. На мое отношение к Саге Норен, больной на всю голову главной героине, это никак не повлияло.

Обожаю ее.

Что бы она делала на моем месте?

Или миссис Мейзел [8] Мириам «Мидж» Мейзел – героиня сериала «Удивительная миссис Мейзел». ( Прим. авт .) , стендап-комик из пятидесятых, – как бы она здесь загибалась, с шуточками или без?

До Четверга я была истовой прихожанкой церкви Binge-Watch – запойного просмотра сериалов. Не знаю, когда это началось. Но хорошо помню – с кого именно.

Никита.

Мой самый первый парень в Питере, с ним я прожила три месяца, а могла бы – всю жизнь. Как можно всю жизнь прожить с фарфоровыми статуэтками – всякими там «Нахимовцами с книгой», «Юными пограничниками» и «Балериной Карсавиной в роли Зобейды». Они не напрягают, стоят в глубине старого буфета годами без всякого движения. Даже пыль не в состоянии удержаться на их гладкой поверхности. Бесполезные животные. Никита – он тоже был бесполезным животным. Придурковатый айтишник с бритой башкой и тоннелями в ушах, зататуированный по самые гланды. И в постели я с ним оказалась только потому, что хотела разглядеть татуировки в подробностях, по-другому было никак. Никита не из тех, кто без повода демонстрирует тело, хотя с телом все норм: широкие плечи, аккуратная задница, прямые ноги. Упакованные в вечно грязные гриндерсы.