Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

Я развел руками.

— Ничего… у меня есть, — сообщил он и, открыв свой баул, извлек оттуда четвертинку.

На мгновение мне показалось, что он похож на рыбака, занимающегося подледным ловом, — сидят такие вот в своих тулупах с красными носами у ящиков или баулов, а там и наживка, и закуска, — ждут, когда кто клюнет…

— А стаканы у вас хоть есть? — спросил Светлан и зевнул. — Как же это вы без кофе обходитесь?!

— Я вообще кофе не пью, — ответил я и про себя добавил, — разве что у Нины.

Признаться, этот человек вызывал во мне интерес лишь до того момента, пока он был недоступен и молчалив; теперь я отчетливо видел перед собой одного из многих опустившихся полуинтеллигентов, алкоголика с незаконченным высшим…

— Как так не пьете? — насторожился он. — Традиция требует писать стихи бессонными ночами…

— Вы ведь на философском учились? — не отвечая ему, спросил я и угадал.

— Ну, так это когда?! «ДО-ТО-ГО!»

— А сейчас чем занимаетесь?

— Жду, когда вы стаканы дадите! — нарочито жлобски ответил он.

— А я думал, что в вашем бауле и стаканы есть… по крайней мере один…

— Точно! — усмехнулся он. — Только тогда давайте в подъезде на лестнице разольем, идет?!

— Идет, — кивнул я и, достав из шкафчика рюмки, протер их льняной салфеткой. Светлан нетерпеливо ждал.

— В следующий раз потрудитесь купить кофе, — подчеркнув старомодное слово, произнес он в качестве тоста и первый, залпом, выпил.

Неужели я так зависел от его смешка, предпринимал шаги в надежде познакомиться, чтобы в результате стать свидетелем человеческой немощи перед лицом всесильного порока?..

— И по второй! — сказал Светлан, сразу же наливая водку. — За вас!

— Все очень просто, — подумал я, — есть такие люди, которые превратили в единственное свое достоинство самый заурядный садизм — они отыскивают в богемной среде закомплексованных мазохистов и лепят им оскорбления прямо в лицо… И те счастливы, и эти чувствуют свою значительность…

— А вы человек добрый, но глупый! — услышал я и расхохотался соответствию моих размышлений словам Светлана. — Вернее, глупый, а потому — добрый! Пью за вас!

— А я за вас! — я поднял рюмку. — Мне всегда занятны были люди, чьи суждения о мире и человечестве ни в коей мере не зависели от реальности…

— Кому интересно зависеть от того, чего не существует!

— Реальности?! Ну допустим! Но формы реальности есть, и вот одна из них перед вами, глупая и добрая, не правда ли? — я смотрел на его толстую нижнюю губу, к которой он то и дело подносил рюмку, однако не успевал выпить, поскольку приходилось парировать мои доводы.

— Нет! — воскликнул Светлан и тут же вновь вернулся к брезгливо-ироничной своей интонации. — Глина — это реальность, а человек, созданный из нее, это иллюзия, согласны?! А человек из глины, лепящий скульптуру из глины, это, по-вашему, что?

— Это — искусство, — сыграл в поддавки я.

— Нет, — он погрозил мне свободным пальцем, — искусство — это знание наготы.

— То есть — дьявольский искус, — упростив его построения, сказал я, — однако древние иудеи искусством изгоняли бесов.

— Ну нашли, на кого сослаться, — у них же все не как у людей!

— Как вы понимаете, они этим и гордятся — избранный народ…

— Они — да! — Светлан ухмыльнулся. — А МЫ с вами?

— А разве вы тоже? — удивился я.

— Кто его знает?! — он пожал плечами. — Лично я не ручаюсь…

Я смотрел на него, на эти искаженные черты лица, в которых не было ничего от того смысла, который даруется каждому листу долгой жизнью ствола. Плешивая дворняга, нахватался на философском, теперь чуть что — предъявляет… Прикидывается иудеем… а я — славянином… не потому ли мы с ним за одним столом: братцы-кролики…

— Нет, — снова повторил любимое свое словечко Светлан, — а в чем, собственно, избранность-то? В том, что все это племя от Каина пошло?!. Нет, я не обвиняю — просто цитирую…

— Вы только что примазывались к этому племени…

— Нет, я же сказал: не знаю! Не ручаюсь! В конце концов и в Авеле та же кровь, те же гены! И он, значит, мог прирезать Каина. Было бы племя Авелево…

— Вы хотите доказать, что дело не в них, а в том, что двоих избыточно для того, чтобы положить начало ОДНОМУ роду, и потому убийство неминуемо… оно предопределено?

— Нет! Вернее, да! Глина, глина, говорю я вам… разве можно винить… Простите, но, может быть, вы верите в Бога?

Я промолчал. Светлан с нескрываемой иронией смотрел на меня.

— Так вы хотели объяснить, почему считаете меня глупым и добрым? — нарочито двусмысленно свел я воедино предыдущий разговор и незавершенный нынешний.

— Но не на сухое горло, — заметил Светлан и выпил.

Я последовал его примеру.

— А кофе, правда, нет? — спросил он.

Я развел руками.

— Нет так нет, тогда слушайте! — сказал Светлан. — Я понял это с первого же взгляда, а убедился сегодня, когда вы составляли письмо.

— Вы считаете его неаргументированным? — удивился я.

— Я считаю его глупым, — поправил он, — только дураку приходит в голову бороться с судьбой. Неужели не ясно, что судьбе виднее? Вот этот театр… да он же давно наркотик для тех, кто боится настоящей жизни… Студенческий театр, а студентов — кот наплакал. Взрослые бабы и мужики, играются… Артисты? Так давайте на сцену. Нет, спрятались в самодеятельности, приохотили глупых зрителей — вас, например… Они играют, вы аплодируете. Черт знает что?!

Он еще не договорил, но я уже обошел стол, обнял Светлана и тут же отпустил…

— Ого, — на мгновение смутившись, сказал он, — вы что, любовью давно не занимались…

И зачем я обнял его?!

— Что вы… — я расплылся в улыбке, — только этим и занимаюсь; женщины — вот мой крест… «Любить иных тяжелый крест», помните?

— А у меня с этим кризис, — признался Светлан. — Хозяйка, старая сводня, моралисткой стала: сторожит под дверями, не дает привести.

Я усмехнулся.

— Может, к вам, когда вы на работе? — спросил он, будто делая мне одолжение.

— Моя хозяйка копия вашей…

— А где же вы ухитряетесь? На газонах? Или у ваших дам отлично с жильем?

— У моего отца есть дача, — брякнул я и понял, что совершил ошибку.

— Ах, так у вас есть отец?!

— Даже два, — заметил я.

— Оба с дачами?

— Нет, один без… без всего!

— Ну тогда отдайте его мне… зачем он вам?

— Берите обоих, — буркнул я.

— Ну, дачу мы оставим на крайний случай, — возвращая меня к интересующей его теме, заметил Светлан.

Наступила долгая пауза.

— Хотите начать жизнь сначала? — вдруг спросил он.

Я растерялся, он видел меня насквозь и прямо спросил о том, что бесконечно мучило меня.

— Конечно, хочу, — с иронией, которая должна была прикрыть искренность признания, ответил я.

— Тогда начнем сначала! — сообщил он, открыл баул и достал оттуда еще одну четвертинку, а заодно и толстую папку с тиснением «ЦК ВЛКСМ» и на ботиночных шнурках…