Наталия Костина-Кассанелли - Найти, чтобы потерять [litres]

– Ну так о чем ты хотела поговорить? – уже нетерпеливо осведомляется герцогиня.

– Я понимаю, вы ждали от меня не этого, – говорит Лукреция, склонив голову, чтобы ненароком не выдать себя блеском глаз. – Совсем не этого… Но я долго думала и решила. Я хочу посвятить себя Богу и уйти в монастырь.

– Что?!.. – после долгой паузы ошарашенно выдавливает свекровь. – Разве Альфонсо такой уж плохой муж?

Видно, что услышанная новость совершенно обескураживает толстуху. На ее лице растерянность, радость, недоверие, облегчение… все вместе. Однако если девчонка уйдет в монастырь, то, согласно ее герцогскому статусу, туда нужно будет внести огромный взнос! И она потребует обратно свое приданое! В то время как просто устранить ее будет стоить всего сто дукатов и какое-то там кольцо!

– Моя дорогая доченька, – шелестит свекровь елейным голосом. – Все мы любим Бога… но служить ему в монастыре нелегко! Ты не привыкла к такой жизни. Я не могу согласиться с твоим решением… вот так, сразу. Ты не писала об этом Альфонсо? – с тревогой осведомляется она.

– Нет, матушка… еще не писала.

– Неожиданное решение… гм! Неожиданное!

– Наша семья всегда была опорой церкви, – скромно потупившись, тонким голоском лепечет Лукреция. – Я много грешила в своей жизни… и теперь хочу уйти в монастырь, – наверное, несколько тверже, чем требует ситуация, объявляет она.

– Неисповедимы пути Господни! – бормочет свекровь, ворочаясь в кресле. На насесте рядом коротко каркает разбуженный ворон. – На, заткнись! – Герцогиня, как всегда, обмакивает кусок бисквита в вино и бросает птице. Ворон мгновенно просыпается, ловит лакомство и косится на Лукрецию недобрым глазом. Перья у него на макушке внезапно встают дыбом. Он снова каркает.

– Я хочу преклонить колени, – говорит Лукреция, повернувшись к огромному распятию у герцогского ложа. – Вы помолитесь со мной, матушка?

– Если ты этого желаешь, – бурчит старуха, которой не хочется становиться на колени на каменный пол вместе с этой одержимой. Ей не терпится допить вино, умоститься на взбитой перине и как следует обмозговать все варианты: дать ли уйти невестке в монастырь, сообщить ли о новости сыну прямо завтра или сначала дождаться того, кто должен явиться сюда со дня на день? Чтобы потом отписать о том, как его любимая жена внезапно заболела и на смертном одре даже пожелала постричься, но не успела… так жаль, так жаль! Скончалась скоропостижно, бедняжка!

Однако делать нечего – под непреклонным взором невестки герцогиня, колыхаясь всем телом, вылезает из кресла, делает несколько шагов в сторону распятия и смотрит вниз, на лунную дорожку у ног. Ее артритные колени уже отвыкли от подобных упражнений.

– О, Господи, воля твоя, – скрипит она, делая неуклюжую попытку опуститься на пол.

– Подождите, матушка! – покаянно восклицает Лукреция. – Я подам вам подушку!

Она возвращается к излюбленному месту свекрови и, проведя рукой над ее бокалом с вином, нажимает на выступ перстня. Камень уходит в сторону и слегка бьет ее по пальцам с внутренней стороны ладони. Порошок высыпается из тайника, который она молниеносно захлопывает. Лукреция берет с кресла подушку, уважительно подсовывает ее свекрови и почти бесплотной тенью пристраивается рядом.

– Патер ностер кви эс ин целис… [1] Отче наш, сущий на небесах. ( Здесь и далее примеч. ред .) – гудит старуха, и Лукреция послушно вторит:

– Санктифицэтур номен ту-ум… [2] Да святится имя Твое.

«Отче наш, сущий на небесах… ты все видишь и все прозреваешь… я не могла поступить иначе! – думает она, в то время как губы шевелятся сами по себе, не сбиваясь в словах, знакомых с самого детства. – Прости мне этот грех, потому что ты тоже знаешь: иначе она убьет меня…»

– Ну хватит! – Тучная герцогиня кряхтит и, тяжело опираясь на ее руку, поднимается. – Утром мы еще поговорим… и помолимся, если ты захочешь! – обещает она. – Проводи-ка меня до кровати…

Лукреция послушно подхватывает ее, но старуха внезапно вспоминает: вино! Оно налито и не выпито! Дорогое вино, за которым она сегодня посылала мальчишку! Если не выпить, за ночь в него налетит мошкары…

Она поворачивает к столику и берет с него свой бокал. По привычке отламывает кусочек бисквита, чтобы дать ворону, но тот уже спит, нахохлившись и втянув голову между крыл. Лукреция замирает: мать мужа немолода и может умереть от чего угодно, хоть и от удара, который часто настигает таких полнокровных особ, но мертвый ворон рядом!.. Это обстоятельство кого угодно может навести на дурные мысли! К ее облегчению, старуха швыряет бисквит обратно в серебряную корзиночку, затем подносит кубок к губам и смакует. Вино превосходное! Стоит денег, которые она за него заплатила!

Лукреция не отводит взгляда и тоже пьет. Вино слишком сладкое, приторное, она такого не любит.

– Спокойной ночи! – говорит ей свекровь, затем усмехается и, покачиваясь, идет по лунной дорожке к кровати. Вино уже ударило ей в голову: не нужно было пить так много! Свет меркнет в ее глазах – должно быть, невестка, перед тем как уйти, задула свечу… хорошо, иначе снова пришлось бы вставать или звать прислужницу… Потому что на огонь летят москиты и огромные караморы… подлетают к ее лицу, сосут ее кровь, мерзко касаются кожи цепкими лапками… жужжат… жужжат… В голове нарастает непонятный звон – нет, она много выпила, так нельзя! Нельзя… нельзя… нельзя дать этой твари уйти в монастырь! У них уже нет ее денег… а то, что осталось, она не отдаст! Ни за что не отдаст! Кроме ста золотых, которые уже приготовлены в мешочке… черном бархатном мешке… черном как ночь… Куда подевалась луна? Почему она ничего не видит?! Лукреция! Позови кого-нибудь! Почему эта девчонка ушла?!.

Герцогиня хочет крикнуть, позвать на помощь – но уже не может. Она хрипит, ее тело дергается, глаза закатываются, рот перекашивается… Ворон недовольно ворочается на своем месте: что за ночь! Он слишком стар, чтобы ему постоянно мешали спать! Ворон топорщит перья и собирается недовольно каркнуть, но мешающие ему звуки внезапно стихают, и он, уже ничем не обеспокоенный, безмятежно спит до самого рассвета.

Тот, которого старая герцогиня д’Эсте так и не дождалась, приезжает в замок через два дня. В парадных покоях его встречает молодая герцогиня д’Эсте, вся в черном.

– Вы не хотите попрощаться с матушкой? – вежливо спрашивает она. – Покойная в часовне. Отпевание будет завтра, когда приедут мой муж и его брат. Если успеют, конечно. Очень жарко, – после деликатной паузы поясняет она, но гость и так понимает: лето, жара. Мертвых надо хоронить вовремя.

Он долго стоит в часовне, смотрит на гроб, усыпанный цветами: розами, лилиями. Воздух тяжел и почти осязаем: аромат цветов смешивается с запахами ладана, свечей и разложения плоти.