Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Папа скоро вернется. Почему бы нам не подождать и его?

– Потому что я хочу узнать, что здесь написано, – сухо ответила мать. – По сути, я виновата в этой трагедии больше всех. Оправдывая все шалости вашей сестры, я тем самым ускорила ее гибель. Шамплен не обидится на нас, если мы опередим его. Читай, Жасент, раз уж ты считаешь, что можешь взять эту бумагу в руки без отвращения.

– Даже если бы я питала столь же сильное отвращение, как ты и Сидони, у меня бы не было выбора. Я медсестра, и я выполняла вещи и более неприятные.

Родителям Эммы, ее сестрам и брату.

Этими строками я хотел бы попросить прощения за невероятную боль, которую я вам причинил, вам всем. Три последних дня, проведенных в камере заключения, заставили меня столкнуться с самим собой и провести собственное судебное заседание. Приговор показался мне очевидным: я заслуживаю наивысшего наказания. Я отнял жизнь у девятнадцатилетней девушки, подарившей мне свою молодость, свое доверие, девушки, которой я обязан лучшими часами своего существования.

В самом начале своего заключения я, придя в ужас, думал только об одном: как спасти то, что еще, возможно, подлежит спасению, как поскорее вернуть себе свободу. Я считал себя жертвой, доведенной до изнеможения требованиями Эммы. Я страшился потерять уважение общества, домашний очаг, социальный статус. Я хотел думать, что действовал, охваченный приступом безумия, и мне удалось убедить себя в этом.

Но если я поддался дурному порыву, от мысли о котором в настоящее время прихожу в ужас, то, находясь наедине с собой, быстро понял: я отнял у Эммы жизнь, потому что считал, что любить ее свободно и честно для меня невозможно.

Для семьи в трауре эти слова будут жестокими, я это понимаю, а поэтому еще раз прошу у вас прощения.

Я решил умереть, так как к моим внутренним страданиям добавляется невыносимое ощущение того, как мне не хватает Эммы. Я хочу найти ее, воссоединиться с ней в ином мире или же в небытии, на которое я ее обрек. Оставаясь живым, в то время как она покоится под землей, я никогда не познаю спокойствия, спокойствия, которого не заслуживаю.

Я любил Эмму всем сердцем, любил настолько, что от отчаяния лишил ее жизни. Я предпочитаю с ней воссоединиться. Скоро Господь будет моим единственным судьей.

Я искренне надеюсь на то, что вам удастся найти ребенка, которого она втайне произвела на свет и которого вынуждена была бросить. В тюрьме я переворошил прошлое и вспомнил, как Эмма назвала свою малышку — Анатали. Это может вам помочь. Простите, простите, простите! Моих извинений никогда не будет достаточно.

Сдерживая комок в горле, Жасент, едва не плача, тихо повторила:

– Анатали.

Она увидела, как Альберта перекрестилась – мать была белее мела.

– Как все это печально! – пробормотала Сидони, вся в слезах.

– Очень печально, да, – согласилась мать. – И все же то, что мы теперь знаем имя малышки, – большая удача.

Какое-то мгновение все трое хранили молчание, охваченные трагической развязкой этого прощального послания, написанного рукой мужчины, который решился покончить со своей жизнью, заплатить за свои ошибки самой дорогой ценой.

– Мы найдем Анатали, мама, – заверила Жасент. – Господи, как бы я хотела уже оказаться на корабле и плыть в Перибонку!

– Вам нужны деньги, – сказала Альберта. – Разумнее было бы остановиться в гостинице. Плюс еще стоимость переправы.

– У меня есть все необходимое, мама. Когда полицейский приехал, мы с Сидони как раз решали, что нам надеть в дорогу.

– Не стоит ничего выдумывать, девочки. Носите траур, – посоветовала мать. – Будьте скромны и осторожны. Я буду о вас думать.

Появление Шамплена всех удивило – он вошел бесшумно, что явно было на него не похоже. На нем был серый холщовый костюм, в руках – соломенная шляпа; казалось, он был в хорошем расположении духа.

– Чаю, папа? – предложила Сидони, всхлипывая, – в ее глазах еще стояли слезы. – Сейчас жарко.

– Нет, лучше стаканчик шерри, дочка. Вмешалось божественное правосудие – этот мерзавец доктор повесился. Да-да, я в курсе! На главной улице я встретил машину помощника Кардена. Он как раз возвращался от вас. С этих пор, когда Мюррей исчез с лица земли, мне стало легче дышать!

С этими словами он рухнул на стул и постучал ладонью по столу, легонько, словно для того чтобы показать, что с одной из основных его забот покончено.

– Еще кое-что, – продолжал он. – Я встречался с владельцем сыроварни Перрона. Озиас Руа шепнул мне о том, что один из служащих бросает свое место и уезжает в санаторий в Лак-Эдуар. Меня взяли на работу! Я приступаю в четверг.

– Как же так? А кто будет выполнять работу здесь? – обеспокоенно спросила Альберта.

– Какую работу, дорогая моя? Посевы пропали, в этом году я не соберу ничего: ни пшеницу, ни ячмень, ни гречиху. В лучшем случае у нас будет картошка. Сена будет вдвое меньше, чем обычно. Я должен зарабатывать деньги, ведь я потерял целые акры пашни и такую же территорию лугов. Вскоре я примкну к движению Онезима Трамблея, ведь чем больше людей будут выражать недовольство, тем больше вероятность того, что правительство прислушается к нашим жалобам. Я справлялся в Grand Café – некоторые ребята оттуда ясно понимают, что к чему. Обещанная компенсация придет нескоро [23] Судебные процессы длились до 1932 года и даже дольше: земледельцы неоднократно обращались в суд. ( Прим. авт. ) . Пока же стоит устроиться на работу. Через месяц представится шанс и Лорику. Чеддер из Сен-Прима продается прекрасно, даже в Великобритании и Штатах. Чтобы ухаживать за стадом и запастись на зиму древесиной, мне будет достаточно воскресенья и будних вечеров.

Шамплен осушил свой стакан и по очереди посмотрел на жену и дочерей.

– Ничто не заставит меня опустить руки! – заявил он. – У меня тоже есть ошибки, которые мне нужно искупить… Кажется, здесь письмо, которое мне стоит прочитать.

Жасент придвинула к отцу сложенный вчетверо листок бумаги.

– Мы будем держаться вместе, папа, – мягко произнесла она. – И в наших сердцах всегда будет место для Эммы. Читай, папа, читай.

Настала тишина. После того как Шамплен дочитал до конца, трое женщин увидели, как хозяин дома робко протер глаза тыльной стороной руки.

– Какое красивое имя – Анатали! – прошептал он.

И снова протер глаза.

У Эльфин больше не было сил. Свернувшись калачиком в широком кожаном кресле отца, она прикрыла уши руками. На втором этаже, не прекращаясь, раздавались пронзительные крики, чередующиеся с хриплыми воплями.