Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Предки Матильды – гуроны. Ну и что с того? – возразила Жасент. – Это не означает, что она дикарка. Она колдунья не более твоего, однако ей подвластна наука о растениях.

– Гм! Она гадает на картах, а это запрещено Церковью.

– Сидони, это никому не причиняет зла. Я не должна была говорить с тобой об этом. Только не разболтай никому, прошу тебя!

– На этот счет можешь не волноваться… Смотри-ка, машина!

Автомобили редко доезжали до их фермы, за исключением грузовичка Озиаса Руа. Трое сыновей Жактанса Тибо всегда любовались им, хотя и держались при этом на почтительном расстоянии.

Сердце Сидони защемило от беспокойства.

– Полиция должна была вернуться, – прошептала она.

– В таком случае пойди посмотри, кто это. А я пока примерю одежду.

– Пойдем со мной, Жасент. Это, наверное, журналисты, приехали в связи с опубликованной в Le Colon статьей.

Франк Дрюжон приехал утром того же дня, чтобы привезти Шамплену свежий номер этой газеты, предназначенной главным образом для жителей региона. Заметка была довольно короткой, однако факты излагала ясно.

– Я хотел узнать ваше мнение, – начал вежливый француз. – Было бы лучше, если бы я не читал это мсье Фердинанду.

– Прочтите нам, сосед, – проворчал фермер, исполненный дурного предчувствия.

Альберта, Жасент и Сидони тоже стали слушать, окутанные теплым ароматом дымящегося кофе и поставленного на огонь молока.

Убийство из ревности в Сен-Приме.

Эмма Клутье, которую считали первой жертвой разрушительных паводков этой весны, была убита своим любовником, доктором Теодором Мюрреем, жителем Сен-Жерома. В четверг мужчина сдался в руки полиции. Правда посеяла растерянность среди жителей родной деревни молодой преподавательницы, где в ночь с пятницы, 25 мая, на субботу, 26 мая, был разыгран последний акт этой любовной трагедии, развивавшейся, таким образом, одновременно с трагедией, постигшей в те дни всех жителей прибрежных к озеру территорий.

– Черт возьми, а они умеют излагать все вкратце! – воскликнул Шамплен. – Лишь бы только они ничего к этому не добавляли!

– Мой отец потрясен. Какой смысл причинять ему еще больше боли? – отрезала Альберта. – Если бы вы могли чуть позже вырезать мне эту статью, мсье Дрюжон, я была бы вам очень благодарна.

Франк пообещал, улыбаясь своей доброй сочувствующей улыбкой.

Сидони взяла Жасент за руку – щеки ее покраснели, в глазах читалась растерянность.

– Идем скорее, ты слышала? Двигатель уже выключили, дверца машины хлопнула. Боже милостивый, началось! Завтра мы должны остаться здесь, иначе они не оставят маму и дедушку в покое!

– Не стоит так переживать, в конце концов! Пойдем вдвоем. Журналисты – такие же люди. Если ты откажешься отвечать на их вопросы, они уйдут.

Стоя на крыльце, Журден Прово видел, как сестры вышли из комнаты: обе были в длинных небесно-голубых блузках, подпоясанных лентами, украшением им служили распущенные волосы.

– Я не задержу вас надолго, мадемуазели, – сказал он в качестве предисловия.

Жасент заметила, как он посмотрел на ее сестру, которая, в свою очередь, скромно опустила голову.

– Входите, мсье, – сказала она. – Необходимо ли присутствие наших родителей? Отец сейчас в деревне, а маме нужно отдыхать.

– Нет, я вполне могу обратиться к вам. Дело вот в чем: наше расследование можно считать практически завершенным, – ответил он.

Сестры отвели полицейского в просторную комнату, которую считали сердцем фермы. Ее называли кухней, поскольку именно там в большой чугунной печи готовились блюда; здесь же завтракали, обедали и ужинали. Несмотря на то что оживало это помещение только во время праздников, там круглый год поддерживали безупречный порядок и чистоту.

Помощник начальника полиции, казалось, чувствовал себя крайне неловко. Он углубился в созерцание стоящей у окна швейной машинки.

– Почему вы сказали, что расследование завершено? – холодно спросила Сидони, осмелившись на него посмотреть.

Журден вздрогнул, сбитый с толку блеском ее зеленых глаз.

– Насколько я понимаю, это тот самый случай, когда виновный сдается в руки полиции и признается в содеянном, – предположила Жасент. – Принести вам стакан прохладной воды, мсье? Сейчас очень жарко.

– Воды? С удовольствием, большое спасибо. Мадемуазель Клутье, начальник прислал меня сообщить вам важную новость, а также передать вашей семье одно письмо. Мы его вскрыли и ознакомились с его содержимым, согласно закону, позволяющему нам подобные действия. Дело в том, что доктор Мюррей покончил с собой… Сегодня, ранним утром.

Казалось, сестры окаменели, у них перехватило дыхание, миловидные черты их лиц застыли в выражении глубочайшего ужаса.

– Вчера он попросил, чтобы ему принесли бумагу и конверты. Он написал супруге, матери и вашей семье.

– Как он мог это сделать с собой, находясь в тюрьме?

Побледнев, Журден Прово бессильно махнул рукой:

– Невзирая на бдительность охраны, это удается многим заключенным. Мюррей повесился, соорудив веревку из ткани. Начальника это очень опечалило. C четверга события развивались так стремительно! Должно быть, заключенному так или иначе удалось добыть какой-то режущий предмет, либо же он пустил в ход свои зубы. Наверное, у него ушла на это вся ночь.

– Значит, нужно было лучше за ним следить! – воскликнула Жасент, выходя из себя. – Этот человек должен был жить и быть судимым. А теперь суд не состоится, и мы больше никогда не узнаем о его отношениях с Эммой. В последние месяцы доктор Мюррей имел любовную связь с нашей сестрой. Я могла бы навестить его в комнате для свиданий и потребовать больше сведений. Я не могу с точностью восстановить в памяти весь его рассказ. Нам довелось пережить такие тягостные минуты! Мой брат кипел от ненависти и гнева, меня тошнило, кружилась голова. Мы слушали его, но были при этом жутко напряжены.

Молодая женщина плакала от досады. Сидони мягко похлопала сестру по плечу, затем подала ей стакан воды.

– Я понимаю вас, – сказал он. – Но есть еще письмо. Возьмите!

Низкий, с хрипотцой, голос Прово оказывал на Сидони особое воздействие: ее охватывал какой-то внутренний трепет, который заставлял чувствовать себя неловко. Полицейский вынул из внутреннего кармана бежевый конверт и положил его на стол.

– Я не знаю, можете ли вы понять нас до конца, – продолжала Жасент. – Мои родители опасались этого процесса, ведь в том случае, если бы он состоялся, поведение нашей сестры было бы рассмотрено во всех подробностях, а затем вынесено на обсуждение общественности. Я бы предпочла, чтобы убийца понес наказание, а также чтобы мы услышали из его уст правдивую историю. Боже мой, он говорил об Эмме такие ужасные вещи!