Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Господи, это началось еще после полудня! – шагая из угла в угол, вздохнул Валлас.

– Как можно так долго мучиться и не умереть от боли? – ужасалась его сестра.

– Может быть, это именно то, чего хочет наша кузина, – последовать за мужем на тот свет, – ответил он.

– Идиот! Или ты считаешь, что женщина рожает, когда ей заблагорассудится, особенно будучи уже почти на восьмом месяце беременности? Боли возникли вскоре после визита начальника полиции. Тщетно он осторожничал, сообщая новость о самоубийстве, – у Фелиции тут же случился нервный припадок. А ведь ей с четверга так хорошо удавалось владеть собой!

Валлас покачал головой и раздавил сигарету в пепельнице.

– Нам стоило бы отвезти ее в больницу! – горячился он. – Горничная не сможет дольше удерживать Уилфреда в стороне от того, что происходит. Бедный мальчик: до завтрашнего дня он рискует остаться сиротой. Сначала отец, затем мать. Это невозможно, нет, это было бы слишком несправедливо, если наша кузина умрет при родах! Господь не может этого позволить.

Окончательно разозлившись, Эльфин вскочила с кресла. Она стала перед братом в вызывающую позу и легко ударила его в грудь.

– Замолчи, вещун! – крикнула она. – Фелиция справится. Крестный спасет ее. Он хороший доктор, один из лучших в Робервале.

– Но Гослен не сотворит чуда. Он сам нам сказал: акушерство – не его область.

– Мне плевать, доктор есть доктор. Как бы там ни было, акушерка не приедет.

Молодая женщина вздрогнула от страшного крика, разнесшегося по всему дому.

– С меня довольно, Валлас, я ухожу. Валентина говорила, куда поведет Уилфреда?

– Они гуляют вдоль озера и в порту. Останки «Перибонки» привлекают всех любопытных.

Речь шла о судне, севшем на мель в порту Роберваля. Оно мужественно перевозило пассажиров и товары из Роберваля в Перибонку, откуда и пошло его название. Когда после многих лет курсирования по озеру его сняли с эксплуатации, майские паводки превратили судно в щепки.

– Я найду их, где бы они ни были.

– Мальчику – ни слова.

– Господи, я не настолько глупая, хоть и кажусь такой! – огрызнулась Эльфин, удаляясь.

Оставшись один, Валлас решил узнать, как дела у Фелиции. Взволнованный и настроенный не слишком оптимистически, он не спеша поднялся по широкой лестнице с выстланными красным бархатом ступенями.

«Мюррей мог бы подумать о жене и сыне! – размышлял он. – Этот тип определенно все разрушил: жизнь семьи Клутье, жизнь своей собственной семьи».

Люсьен и Корали Ганье отнеслись к суициду доктора как к невероятно трусливому поступку, однако они плохо скрывали явное облегчение. Не будет ни развода, ни судебного разбирательства, а прессе скоро наскучит эта история. «Еще немного – и родители, пытаясь успокоить Фелицию, заведут с ней разговоры о втором браке, о лучшем будущем!» – с презрением подумал Валлас.

Он вспомнил ужасающую сцену, которая последовала после ухода Альфреда Кардена. Полицейский, по обыкновению холодный и методичный, удалился, детально оговорив, какие меры необходимо принять для того, чтобы забрать тело покойного.

– Я хочу его увидеть, я хочу его обнять! – стонала его кузина – Фелицию всю трясло, ее взгляд обезумел.

Повинуясь жесту хозяйки, молодая горничная поспешила отвести малыша Уилфреда в сад, где мальчик часто катался на качелях под ее присмотром.

– Теодор! – взывала Фелиция, смутно отдавая себе отчет в том, что и сын исчез из ее поля зрения.

Все призывали ее к спокойствию и благоразумию, но несчастная вдова начала метаться по комнате и, задыхаясь, выкрикивать непристойные оскорбления в адрес Эммы и своего супруга. Она рычала, хрипела, рыдала, кашляла. Неожиданно Фелиция согнулась вдвое. И на глазах у обезумевших членов семьи по ее раздвинутым ногам потек ручеек красноватой жидкости, быстро образовавший на паркете целую лужу.

– Мама, папа, у Фелиции пошла кровь! – закричала Эльфин.

Люсьен сразу же позвонил Ивану Гослену, чтобы объяснить тому сложившуюся ситуацию. Спустя десять минут приехал доктор в сопровождении одной из больничных медсестер. Молодую женщину отвели в ее комнату на втором этаже.

– Началось! Проход хорошо открыт, – заявил Гослен. – Ребенок крупный, но она сможет родить его здесь.

Это было несколько часов назад.

Валлас прошел по коридору, не обращая внимания ни на позолоченные рамы картин, ни на латунные и медные настенные светильники. Крики и стоны не прекращались. Наконец он дошел до двери, за которой тянулся этот страшный спектакль, когда из комнаты вышла его мать – ее побагровевшее лицо было искажено и не предвещало ничего хорошего.

– Боже мой, как страдали ее тело и ее душа! И все еще не закончено, Валлас! Ивану удалось достать ребенка, но мальчик родился мертвым. Пуповина трижды обвила шею.

– А как Фелиция? Она вне опасности?

– Теоретически – да. Только представь себе ее горе! Она обожала Теодора, вопреки всему! Воспитание второго его ребенка могло бы помочь ей это пережить. Но Господь не захотел этого.

Потрясенный Валлас тихо произнес:

– Господь или дьявол, мама! Прости, я уже не понимаю, что говорю.

С этими словами он пожал плечами и убежал.

Две одетые в черное красивые молодые женщины стояли на палубе парохода «Перро» среди двадцати других пассажиров. Девушки поднялись на борт за полчаса до отправления, обе выглядели серьезно и ни на секунду не отходили друг от друга. Какой-то матрос, очарованный их красотой, сообщил им, сколько будет длиться переправа.

– Если поднимется ветер, мадемуазели, вы сможете зайти внутрь. Там есть бар и лавочки для сидения, – добавил он.

В ответ он получил лишь тихое «спасибо».

Покидая порт, судно лавировало, и из дымохода тянулась струйка черноватого дыма. Преемник старого парома «Норд», этот крупный пароход был назван в честь министра Колонизации Квебека Жозефа-Эдуарда Перро. Он был спущен на воду в августе 1920 года, в Робервале, с большой помпой, под бурные аплодисменты явившейся поглазеть на торжество толпы. Однако освятил судно кюре из Перибонки.

В пасмурном утреннем небе, развернув свои белоснежные крылья, то крича, то затихая, проносились чайки.

– Боже милостивый, мы отъехали! – восторженно воскликнула Сидони.

Она перегнулась через поручень палубы, чтобы следить за скольжением воды вдоль корпуса судна. Жасент любовалась внушительной архитектурой своей бывшей больницы и окрестных зданий – всем этим знакомым пейзажем, который постепенно уходил вдаль.

– У меня такое чувство, будто я ушла из больницы сотни лет назад, – призналась Жасент сестре. – Я не могу поверить, что целый год жила там, на улице Марку. Так много всего случилось за столь короткое время!