Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

Члены семьи сменяли друг друга у ее постели, в первую очередь из-за риска послеродовой инфекции, но также для того, чтобы убедить вдову в том, что доктор Мюррей любил ее. Эльфин справлялась с этой непростой задачей лучше остальных – ее кузина болезненно воспринимала нравоучительные речи Люсьена о будто бы столь распространенном мужском непостоянстве или же медицинские теории доктора Гослена. Он считал, что ребенка, обвитого пуповиной, неизбежно ждала бы смерть, вне зависимости от обстоятельств.

Эльфин не обманывала кузину. Она произнесла слова, которые смогли унять ее боль:

– Фелиция, я часто наблюдала за вами, тобой и твоим супругом, начиная со дня вашей свадьбы и до последнего ужина, который состоялся в этом доме. Он питал к тебе уважение; ты представляла для него совершенную женщину, а твое прекрасное воспитание побуждало и его блистать в светских кругах. В день, когда крестили Уилфреда, я помню, что перед церемонией он поцеловал тебя в губы. Ты отдала ему все, в этом ты права. И любовь, в которой он тебе клялся, была искренним чувством, а не желанием обладать тобой и твоим состоянием. Если бы Эмма Клутье не встала у вас на пути, Теодор никогда, слышишь меня, никогда бы тебе не изменил. Эта девушка была вертихвосткой, я догадалась об этом по тому, как о ней говорил Пьер. Я думаю, на земле есть создания, цель которых – посеять несчастье и распутство, все разрушить. Такие, как Эмма Клутье! И ее сестра Жасент не лучше.

Это были именно те слова, которые хотела услышать Фелиция, двадцативосьмилетняя вдова, носящая траур по мертворожденному сыну.

Примерно две недели протекли в относительном спокойствии, которое Жасент сравнивала с прекращением военных действий между двумя битвами. «Это ненадолго, затишье не может просто так продолжаться», – думала она, покусывая кончик своей ручки.

Сведения, которые им с Сидони удалось добыть в Перибонке, в первые дни после их поездки оказались новым источником скорби. При мысли о том, что ее младшая дочь посреди зимы была узницей в стенах какого-то семейного пансиона, Альберта принялась осыпать себя горькими упреками. И даже Шамплен, причудливым образом ставший более мягким, воскликнул, что стал бы искать свою дочь, если бы ему было известно, что с ней.

– Неужели, папа? – удивился Лорик. – Нет, ты говоришь это потому, что Эмма мертва, а тогда ты бы заявил, что она может там оставаться.

За спорами последовало некое подобие покоя. Однако накануне вечером в семье не прекращали размышлять о том, как же найти малышку Анатали. Но нескончаемые дискуссии оказались безрезультатными. Письма, отправленные Жасент сестрам-августинкам в Шикутими и в епархию, тоже остались без ответа.

Вздохнув, Жасент перечитала письмо, которое только что написала Пьеру. Он работал на лесопилке в Сен-Фелисьене, где намеревался трудиться по меньшей мере до их свадьбы.

Мой дорогой Пьер!

Сегодня днем я остаюсь одна дома, и я бы очень хотела, чтобы ты устроил мне сюрприз и появился здесь, на пороге моей комнаты. Мы с тобой виделись всего пару часов, 15 июня, в тот день, когда ты привез к нам Лорика.

Мне так тебя не хватает, и я бы охотно вышла за тебя прямо сейчас.

Сообщу тебе несколько последних новостей. Что касается моих родителей, тут ничего не изменилось; но, кажется, они помирились. Я бы сказала даже, что никогда не видела, чтобы они были так близки. Сидони отправилась в Сент-Эдвиж вместе с Журденом Прово. Она закончила работать над заказом для матери этого молодого человека: платье и две летние блузки. Теперь она должна проверить, нужно ли что-то подкорректировать. Мои расспросы о нем оказались тщетными — она утверждает, что этот полицейский, который явно в нее влюблен, ей не нравится.

Дедушка Фердинанд все так же предается разгадке кроссвордов, чаще всего у своих соседей, французов, как говорит мама. Я спокойна, оттого что знаю, что он в хорошей компании. И все же под вечер я навещаю его, и мы пьем чай, неизменный чай.

Папе и Лорику нравится их работа на сыроварне Перрона, а особенно Лорику, который упаковывает головки чеддера в компании милой рыжей девушки по имени Амели. Я ежедневно погружаюсь в домашние хлопоты, с тем чтобы убить скуку: стираю, заготавливаю варенье, занимаюсь покраской дома снаружи. У меня все еще нет возможности обустроиться медсестрой — Сьюзен Валлис нам так и не ответила.

Теперь я даже не могу поболтать с Матильдой. Она ушла из дому, не предупредив меня, ничего не объяснив. Это случилось шесть дней назад. Но и до этого она вела себя не так, как обычно, — говорила, что занята, и поскорее меня выпроваживала. Кюре заверил меня, что она уже не раз так отлучалась. Когда такое происходит, он ужинает в монастыре, а в полдень голодает. С тех пор как она исчезла, бедняга Паком бродит по деревне, словно неприкаянный. Я дважды встретила его у церкви, но стоит мне поздороваться с ним, как он убегает.

В последнее время все кажется мне странным, но я не хочу тебе досаждать. По вечерам, перед тем как заснуть, я надеюсь услышать, как камешек бьет по моей москитной сетке, и надеюсь увидеть тебя здесь, у дома. Увы! Мы приняли решение вести себя серьезно, как и подобает обрученным.

Крепко тебя целую,

Разочарованная написанным, Жасент едва не разорвала листок бумаги.

– Зачем отправлять ему это? Я пишу о семье, Матильде и Пакоме, как и в предыдущем письме, – вслух возмутилась она. – Но я не отваживаюсь написать все те слова любви, от которых я задыхаюсь.

Она стала шагать по комнате. Было настолько жарко, что на ней была только широкая туника из цветастой пряжи.

«Я хотела бы сказать Пьеру, что люблю его, что хочу оказаться голой в его объятиях, почувствовать его тело рядом с собой и во мне. Он – моя самая безмерная радость на земле».

Пес Жактанса Тибо лаял, и его гавканье было скорее радостным, чем угрожающим. Жасент замерла, вспомнив, что мать в это время находилась у постели Артемиз. Накануне их соседка произвела на свет маленькую девочку – ее супруг принимал роды. Доктор Фортен ограничился осмотром новорожденной и поздравлением родителей.

– Наверняка они принимают посетителей, а я обещала маме прийти. Где витают мои мысли? Ах да, в Сен-Фелисьене…

Она наскоро оделась и причесалась. Спустя десять минут она уже входила в комнату роженицы. Альберта вязала, сидя у кровати, на которой важно возвышалась Артемиз со своей малышкой у груди. У окна стояла Матильда.

– Здравствуй, голубушка, – приветливо поздоровалась она. – Я вернулась.

– Я вижу! Здравствуйте, мадам Тибо. Я пришла посмотреть на малышку.