Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Розниекс поднялся, подошел к ней и нежно погладил темную шелковистую прядь волос. Ингуна не возразила, не отвела его руку, а застенчиво опустила глаза. Он склонился к ней ближе и коснулся губами ее щеки, затем мягко поцеловал веки и нашел ее губы своими. Ингуна сначала сидела неподвижно и молча, потом сказала:

— Господин Розниекс, я не могу ответить вам взаимностью…

Он оцепенел.

— Не могу вам ответить тем же. Я люблю другого человека. Мы уже было поженились… но все вдруг рассыпалось… по моей вине… Я сама… Сама все испортила…

Розниекс ощутил горячий прилив где-то в области сердца, потом все тело охватила дрожь.

— И он женился на другой! — охрипшим голосом выдавил он и отстранился от нее.

— Да, — печально согласилась Ингуна. — Именно так и было.

Розниекс с трудом — словно облаченный в рыцарские доспехи — выпрямился и потащился обратно к своему стулу. Он чувствовал себя старым лохматым псом, который радостно бросается, чтобы лизнуть любимого человека, но тот, погладив животное, небрежно говорит: «Ступай на место!» — и он, виляя хвостом и виновато озираясь, послушно удаляется.

— Безответная любовь — тоже любовь, — сам не зная зачем, ворчливо сказал он. — Это тоже счастье.

Потом задержав дыхание, он с трудом выдохнул воздух и погрузился в какой-то туман. Ингуна куда-то исчезла, словно растворилась в тумане. Розниексу даже показалось, что он умер, но взирает на все сверху, из далекого и чужого мира.

— Это правда.

Розниекс слышит голос Ингуны издалека, и ему непонятно — то ли голос говорит это о его любви к Ингуне, то ли о любви Ингуны к тому — другому, незнакомому и чужому мужчине. Но даже это казалось теперь безразличным, потому что собственное тело рассыпалось на мельчайшие частицы и рассеялось в огромном пространстве… Потом частицы снова слились, составив одно целое Розниекса — его тело и душу. И он опять почувствовал себя сидящим в кабинете Ингуны, на стуле, приставленном к стене.

— Жаль, — протянул Розниекс, а в голове зашевелились подозрения. Действительно ли все так? Не придумала ли она? Не скрывается ли за ее отказом что-нибудь совсем другое? Но что именно? И все же Ингуна не захлопнула наглухо калитку своего сердца. Оставила приоткрытой. До тех пор, когда она однажды забудет сильную любовь? Логично? Нелогично. Обманутая женщина часто хочет отомстить и потому бросается в объятия другого, не задумываясь, любит или нет. И вообще, на что Ингуна может рассчитывать, если он уже женился? Стать любовницей женатого человека? Принять такую любовь? Да если бы он по-настоящему любил Ингуну, не женился бы. Теперь ей рассчитывать не на что. К тому же она слишком самостоятельна, горда и самолюбива, чтобы опрометью бежать за кем-нибудь. А я? Каково ее отношение ко мне? Ведь у меня есть семья. Но Ингуна, кажется, не считает это препятствием, по крайней мере, о нем не упомянула.

Все эти мысли роились в голове Розниекса.

«Тут что-то не так, что-то не стыкуется. Но что именно? Почему Ингуна меня отвергла? Может, мне следовало быть напористее и добиться своего? Но ведь я не мальчишка…»

Ингуна, словно угадав его мысли, горько усмехнулась и добавила:

— Не грустите, господин Розниекс! — Это «Господин Розниекс» больно ударило его. — У нас все равно ничего не получилось бы. У нас гороскопы разные. Вы, насколько мне известно, — «рак», а я — «козерог». Я вредная и неуступчивая. А «рак» и «козерог» несовместимы… — Розниекс снова как сквозь сон слышал Ингуну. — Уже поздно, давайте расходиться по домам.

Розниекс чувствовал свинцовую усталость — несколько мгновений он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Как-то, еще в молодые годы, когда он работал в Пиекрастес следователем, колхозники угостили его и Стабиньша брагой из сахарной свеклы. Брага была сладкая и приятная на вкус, но потом он чувствовал себя примерно так же, как сейчас.

— Пошли… — наконец отозвался он и поднялся с места. Ингуна закрыла дверь на ключ. На улице уже стемнело, но несмотря на это горел только каждый пятый или шестой фонарь. Экономия. Да и людей на улице немного — боятся выходить из дома, потому что кругом грабежи, убийства, изнасилования — десятки преступлений каждый день. Город выглядит угрюмо, как после объявления военного положения.

«Мне от вас ничего не надо, Ингуна, — хотел сказать Розниекс, но молча шел по улице. — Вы мне нравитесь такая, какая вы есть. Я рад, что у меня есть возможность хоть изредка вас видеть, слышать ваш голос, наслаждаться вашей улыбкой. Мне вполне достаточно этого». Но он молчал.

Идти рядом с дамой и не предложить ей руку — неловко. Немного подумав, Розниекс молча взял Ингуну под руку. Она не оттолкнула руку, а, поменявшись с ним местами, сама ухватилась за его локоть. Что бы это значило? Дружбу, утешение или что-то другое? Оба по-прежнему молчали. Розниекс мучительно раздумывал, о чем бы заговорить.

— Я сегодня без машины. Что-то с аккумулятором… — сказала Ингуна.

— Я вас провожу, — обрадовался Розниекс.

— Только до остановки. Я никого не боюсь. — Сказано было категорично.

На троллейбусной остановке весело гоготала стайка молодежи. Какой-то нализавшийся старик неуверенно подпирал столб.

Розниекс долго и пристально смотрит в лицо Ингуны, а сердце его словно сдавлено чьими-то крепкими пальцами. Ингуна отвела взгляд — смотрит вдаль.

«О чем она сейчас думает? Обо мне или о своей незадачливой любви? А может, просто о своих завтрашних делах?» И все же он решил, что контакт между ними не потерян, тонкая ниточка, связывающая их, не порвалась.

Подъехал троллейбус. Ингуна заходит в него, легко махнув рукой Розниексу. Вид у нее грустный, на лице обреченность.

Розниекс долго смотрит вслед троллейбусу. К сердечной боли добавилась и желудочная. Видно, язва разыгралась. Он повернулся и медленно пошел прочь.

В аэропорту, как всегда, царит оживление. На первом и втором этажах много народу. Одни, усевшись в кресла, ожидают своего рейса и напряженно вслушиваются в каждое объявление, звучащее из громкоговорителей. «Начинается посадка в самолет, рейс номер 217, Рига — Вена», «Начинается посадка в самолет, рейс номер 426, Рига — Новосибирск», «Совершил посадку самолет из Парижа… из Копенгагена… из Праги» и так далее. Другие нервно прогуливаются по обширному залу ожидания, некоторые разглядывают витрины магазинов и киосков, расположенных почти вдоль всего зала. Возле поста таможенного контроля образовалась очередь, рядом стоят чемоданы, сумки, пакеты. Провожающие целуются с уезжающими, желают им попутного ветра, оживленно переговариваются. Везде звучит разноязычная речь — латышская, русская, немецкая, английская, шведская. Народ тут тоже самый разный: немцы, американцы, китайцы, вьетнамцы, японцы, негры. И у всех дорожное настроение — даже те, кто никуда не едет, втянуты в эту суету, переживают дорожное беспокойство. Они с облегчением вздыхают, лишь когда их родственники, друзья или знакомые садятся в самолет…