Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Адвокатское бюро «Ингуна» расположено в престижном районе в самом центре Риги. Адвокат Силиньш работает вместе с коллегой — каждая принимает в своей комнате. Небольшая прихожая служит одновременно и комнатой ожидания. Ингуна и ее коллега наверняка приложили немало усилий, прежде чем нашли столь подходящее для бюро помещение. В прихожей чисто, словно только что закончили ремонт. Все здесь свидетельствует о большом вкусе и выдумке хозяек — и полумягкие белые стулья, и небольшой круглый столик с журналами и газетами, и графин с розовой фруктовой водой…

Розниекс постучал в дверь и тут же услышал приветливый голос Ингуны:

— Прошу вас, господин Розниекс, проходите, проходите! — Как будто она увидела Розниекса сквозь белые, обитые каким-то красивым материалом толстые двери, как сквозь стекло. Он вошел в светлую с белым, украшенным резьбой дамским письменным столом, с полумягкими стульями комнату, на столе — белый телефон. В углу белая книжная полка, рядом — небольшой столик с компьютером. На стене — картина с видом заката.

Ничего кричащего, яркого — вся обстановка спокойная, какая нужна взволнованному посетителю, который нуждается в помощи адвоката. Сама Ингуна тоже в светлом костюме и, кажется, излучает свет и женственность.

Розниекс сел на предложенный стул и, чтобы побороть смущение, начал с профессиональной темы.

— Вы, такая элегантная и утонченная женщина, как вы можете защищать грубых, жестоких, а порой и деградировавших преступников? Людей без моральных устоев и не отягощающих себя совестью? Ездите к ним в тюрьму, пытаетесь найти с ними общий язык, разговариваете с ними конфиденциально и в конце концов становитесь с ними как бы на одну доску, когда разрабатываете общую позицию. Ведь наверняка все ваше существо резко протестует против них самих, против их проступков, направленных против других людей и против общества.

Ингуна не рассердилась, хотя Розниекс неосознанно к тому стремился. Она только улыбалась своей ослепительной улыбкой, и все ее существо лучилось искренней доброжелательностью — так родители относятся к любимым детям, которым нужно что-то терпеливо разъяснить.

— Почему вы так односторонне судите? — Ингуна как бы принимает вызов. — Разве Марис Спрогис — отвратительный преступник-негодяй?

— Случай с Марисом — уникальный. Ведь он жертва. Жертва тех самых преступников.

— К вашему сведению — случай с Марисом вовсе не уникальный. Чего только мы в жизни не видим, с какими случаями не встречаемся, ведь каждый обвиняемый — независимо от того, справедливо или несправедливо он в чем-то обвиняется, — нуждается в юридической помощи так же, как больной — в медицинской.

— Преступность — не болезнь.

— Почему вы так считаете? Преступность — в самом деле болезнь, к тому же очень тяжелая. Да, это не болезнь индивида, а болезнь общества. Она иногда приобретает размеры эпидемии, распространяясь как вирусное заболевание. Его причины кроются, как правило, не в организме какого-то одного человека, а в социальных условиях общества. Отдельный преступник — обычно игрушка, которой управляют социальные условия. Почему сейчас в Германии количество преступлений минимальное, а у нас растет в геометрической прогрессии, да еще с необычайной скоростью, и преступники становятся все наглее, я бы даже сказала, безумнее… Посмотрите, что происходит сегодня! Преступниками становятся малые дети, ведь у нас много малолеток-воров и проституток-малолеток — уже с десяти-двенадцати лет. А когда они достигают четырнадцати лет, то садятся на скамью подсудимых. В шестнадцать-семнадцать лет многие из них имеют уже по три-четыре судимости. Кто, по-вашему, больше необходим — строгий прокурор или чуткий адвокат? Надо не верхушки сорняков косить, а вырывать их с корнем.

— Вы в этом безусловно правы. Но как этого сегодня добиться? Сейчас пока остается только косить. А то скоро вообще на улице нельзя будет показаться.

— Косить тоже надо с расчетом, с индивидуальным подходом — кого и каким образом наказывать, выяснять, что полезнее для самого преступника и для общества. В общем, все непросто и неоднозначно.

— Вы, Ингуна, мне прочли целую лекцию. Вы, наверно, считаете, что сам я в этих вещах не разбираюсь?

— Почему не разбираетесь? Разбираетесь и, может, лучше, чем я. У вас и опыта больше. Но следователи и прокуроры часто о своем опыте забывают и потому вольно или невольно теряют объективность, откровенно встают на позиции обвинения.

— Я встаю на позицию защиты людей. Тех людей, которые ежедневно страдают из-за преступников как материально, так и морально и даже физически, ведь многие сегодня погибают. Поэтому считаю, что пусть лучше хорошие преступники сидят в плохих тюрьмах, чем подвергают опасности имущество, накопленное другими людьми долгим трудом, да и самих людей.

Розниекс спорил неубедительно и неохотно. Он думал об Ингуне, которая сидела напротив и смотрела на него своими такими живыми и почти любящими глазами. А может, ему все это только кажется? Но он чувствует биотоки, идущие от нее, а они, безусловно, свидетельствует не только об интеллектуальном контакте, но и о чувственном.

Язык у Розниекса стал сухим, ему сделалось жарко, вспотели ладони. Ему захотелось сказать Ингуне что-нибудь нежное, поцеловать ее хотя бы в бархатную загорелую щечку. Он поднялся со стула, чтобы приблизиться к ней. Ингуна молча смотрела на него. Но Розниексу не хватает смелости: он боится, что Ингуна сразу даст ему отставку, и тогда он не сможет уже больше наслаждаться тем радостным чувством, которое вызывает у него ее присутствие. Розниекс, такой энергичный и деятельный, даже в чем-то суровый на работе, в обычной жизни был очень застенчивым, даже медлительным и нерешительным. Он частенько ругал себя за это. Валдис отвел взгляд от Ингуны, подошел к столику, налил в стакан фруктовой воды и медленно выпил. Но, словно опомнившись, буркнул:

— С вашего позволения… — а внутренне обругал себя: «Молокосос!». Ингуна, видно, почувствовала его психологическое состояние и решила продолжить разговор.

— Вы верите в теорию Чезаре Ломброзо, что склонность к преступлениям врожденна и зависит от строения черепа?

— Это чересчур упрощенная теория, — Розниекс ухватился за слова Ингуны, как утопающий хватается за спасательный круг, — Ломброзо под этим, по-видимому, подразумевал строение мозга в черепной коробке, которое и определяет форму черепа. А строение мозга, вернее, его содержание часто определяет наследственность. Оно может быть унаследовано от родителей, от прародителей и даже от более отдаленных предков. От содержания мозга и зависит ум человека, его интеллект, способности, образ мышления, наклонности. Частенько зависит и многое в жизни человека, но отнюдь не все. Немалую роль играют воспитание и среда, в которой человек живет, а кроме них, и внешние факторы и обстоятельства, с которыми он встречается на жизненном пути.