Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Кофе, пирожное и немного шампанского, — выпаливает Алина. — А вы, Юрий, что будете?

— Я? То же самое, и еще салаты…

— Счет, как всегда, отдельно! — добавляет Алина.

— Ну нет, это не пойдет, — выпрямившись и покраснев, возражает Юрий. — Кавалер сегодня я и хочу даму угостить.

Алина бросает на него пристальный, однако благосклонный взгляд, но ничего не говорит.

Немного погодя маленькая официантка приносит салаты. Юрий к ним не притрагивается. Смотрит на Алину в задумчивости.

— Почему вы молчите, Юрий, почему не расскажете о себе?

Вопросов такого толка он больше всего боится.

— Мне нечего рассказывать, — бурчит он. — Родился, рос, жил как умел, где-то работал, словом — ничего интересного…

Ей непонятно — либо не хочет, либо не может о себе говорить, потому и о ней не спрашивает. Жаль, что она слишком прямо, примитивно задала этот вопрос. Теперь он замкнется, спрячется. А ей очень хочется побольше узнать о нем. Она испытывает к нему интерес. Он не такой, как другие мужчины, на них не похож. В нем есть какая-то внутренняя интеллигентность, ум. И, видимо, что-то печальное, что-то загадочное таится на дне его души. И никого он туда не пускает, даже близко. Так говорит ей интуиция. У Алины богатый внутренний мир, и интересны ей только умные люди. К остальным она относится с жалостью, что ли, с сочувствием, хотя ее и занимает их образ мыслей. Но она не высокомерна. На третьем курсе у нее был роман с преподавателем. Она впервые влюбилась и, по словам матери, при своем-то уме совсем потеряла голову. Он был женат, и это плохо кончилось. Не ушли они вдвоем, как он обещал, на край света. Вмешалась парторганизация. Ему влепили строгий выговор за аморальный образ жизни. А ей пришлось сделать аборт и взять академический отпуск. С тех пор она смотрит на любовь скептически. Хотя живет отнюдь не аскетом, вращается среди молодых поэтов, писателей, художников. Иной раз с кем-то и переспит, однако с разбором. Человек должен быть в ее вкусе, должен ей нравиться. А нравятся ей мужчины только определенного типа. По характеру она самостоятельная, независимая. Превыше всего на свете ценит свободу, а не деньги и достаток, даже не любовь — а полную свободу. Без свободы не может быть настоящей любви. Как только кончается свобода, кончается и любовь. Держать человека на привязи, подавлять его ради сохранения семьи — просто подлость. Она терпеть не могла девушек, для которых предел мечтаний — выгодное замужество, и ехидно проезжалась на их счет. Ей нужен человек свободный, независимый, такой, как она сама, с которым они бы понимали друг друга. Брачные узы да обручальные кольца — тоже утрата независимости. Человек свободен по рождению, и это отвечает законам природы.

Она берет в руки газету, которую Юрий рассеянно положил на край стола. Ту самую, купленную возле факультета.

— «Шаги», что это за шаги? — Она вертит газету так и сяк. — Хм, Христово учение. Это религиозная христианская газета. Вы, Юрий, верите в Бога? — Она поднимает глаза с нескрываемым любопытством.

— Как вам сказать, — пробует вывернуться он. — Верю не верю, но кто-то же, видимо, есть, кто вершит наши судьбы, что-то такое есть, что не зависит от нашей воли, нашего желания. Возможно, это и есть Бог. — Он вопросительно смотрит на Алину.

У нее наконец появляется возможность втянуть Юрия в философский разговор и хоть что-то узнать о его внутреннем мире.

— Видишь ли, Юра… Может, мы перейдем на ты?

Он согласен.

— Видишь ли, — продолжает она. — Я думаю, что Бог — не какое-то существо в небе, которое все видит и все решает. Бог должен быть в каждом человеке, в его душе, в сердце, неважно, как это назвать. Бог — это доброта в человеке, сердечное отношение к ближним, к животным, ко всем земным тварям. Ведь мы тоже дети природы. Бог — это сочувствие, сострадание, благородные, добрые дела.

Юрий берет вилку и, повертев в руках, снова кладет на стол, не переставая внимательно слушать.

— Ну вот и выходит, что Бог — это мы сами, и сами вершим свои судьбы. То же самое проповедовали и коммунисты-атеисты.

Он поднимает голову, весьма увлеченный разговором.

— Мне лично совсем не пришлось самому решать свою судьбу. За меня все решали другие. И почему так, я до сих пор не понимаю.

— У тебя была трудная жизнь?

— Хм, трудная — это мягко сказано. — Он вдруг прикусил язык.

Алина понимает, что он больше ничего не скажет, и продолжает свою мысль:

— Вера в Бога несовместима со злом, завистью, алчностью, с преступлением, насилием и особенно с убийством.

Юрий пожимает плечами. Алина это замечает, но не подает вида.

— Человек должен быть ближе к природе, любить ее должен и беречь. Разве спасает крестик на шее злого, алчного человека, если с этим крестиком он идет грабить, насиловать, убивать? И если он думает, что крестик послужит ему амулетом, хранящим его талисманом, — то это богохульство.

Юрий весь съеживается, потом вдруг саркастически усмехается, будто в него вселился сам дьявол.

— Ты проповедуешь мне закон Божий. Ты случаем не евангелистка из какой-нибудь секты, а?

— Не надо так, Юрий. — Она не сердится. — В тебе говорит обида за зло, причиненное тебе людьми, за твою горькую жизнь. — Она говорит тихо, проникновенно, как утешают плачущего ребенка. Ее мелодичный, участливый голос льется ему в душу. Он поднимает влажные глаза. Уперевшись в них долгим пристальным взглядом, Алина продолжает: — Я не евангелистка, не сектантка — я даже не верующая. По-моему — надо стараться меньше грешить, тогда не придется замаливать грехи. Молитва — это самоутешение. Однако в Христово учение я верю. Христос был гением, человеком выдающихся дарований. Он нес людям свет, мир, доброту, а также культуру и знания. Он бы проклял тех миссионеров, которые с его именем нападали на другие племена и народы, угнетали их, истребляли под тем предлогом, что те не христиане, а язычники, завоевывали их земли, уничтожали их обычаи, традиции, культуру и навязывали свои порядки и законы. Христос проклял бы инквизиторов, которые с его именем посылали людей на костер, за блестящие открытия судили судом инквизиции. Они же страшней каннибалов, которые жарили своих ближних и ели от голода, от лени или в силу традиций. А кто такие крестоносцы — орденские братья, которые шли с крестом и мечом, истребляли, порабощали другие народы? Разве Христос этому учил людей?

Юрий слушает с открытым ртом, а она с жаром продолжает:

— А нынешние ультранационалисты всех рангов, народов и мастей? Человек, у которого в душе есть Бог, не может быть националистом, шовинистом, фашистом. Все люди по сути своей одинаковы. У всех одинаково красная кровь. Нельзя делить людей на высших и низших, исходя из национальных особенностей, развития и традиций. Христос учил, что все люди братья, а не враги. Учил жить в мире и согласии. Иисус Христос был гений. Он был неизмеримо выше своих соплеменников и тогдашних цивилизованных римлян. По уму, талантам и знаниям он на несколько веков опережал свою эпоху. В чем и заключалось его счастье и несчастье. Люди не терпят слишком умных и одаренных. Завистливые тупицы их уничтожают. Ведь тупость и жестокость — родные сестры, где одна, там и другая…