Петр Ингвин - Всемуко Путенабо [СИ]

Как же хочется, чтоб у мамы нашлось, чем его покрыть…

В голосе мамы впервые прорезаются жесткие нотки:

— Кто тебе сказал про Лигу?

— Мне предложили участвовать. — Жанна не собирается что-то скрывать. — Для первой акции на выбор дали несколько объектов. Представь, каково мне было увидеть там…

Мама мрачнеет:

— Ты уже…

— Нет, ничего не делала. Сразу к тебе.

— Правильно. Потому что… это не то, что ты думаешь.

— Глупая отмазка, — передергивает плечиками Жанна. — Попахивает тупой комедией.

— И тем не менее.

— Но он тебе изменил, да? Я знаю, в объекты «главных» акций жены и подруги выставляют своих непутевых…

Жанна прикусывает язык. До крови, но даже не замечает этого. Сама сказала: «и подруги». Если какая-то папина знакомая решила таким образом ему отомстить… Маме бы потом сообщили…

Черт!

- - — -

Добившись своего — отпустят, она это понимает. Но… когда и чего?

К ней приходит женщина. Кто? Никогда не отвечает на вопросы. Чего хочет? Если выкупа — сколько, и как Кирилл соберет его? Скоро ли? Дело наверняка в этом. И уже решается там, в большом мире.

А если не выкупа… Тогда чего?

Лучше думать про выкуп.

Снаружи лютая зима, а здесь тропическое лето. Жара просто невыносима. Воздух от дыхания постепенно превращается в пар, он мокрый настолько, что скоро его можно будет носить в ведрах. На стенах влага собирается в капли и стекает неровными струйками. Кожа выглядит так же — влажная и неприятная. Стоит провести пальцами, и на них остаются катышки из грязи. Хорошо, что нет зеркала. Алена его сразу разбила бы.

Люк. Свет. Алена запрыгивает с ногами на тюфяк, подтягивает колени к груди и прикрывается мятой тряпкой, в прежние времена носившей гордое название халата. Сейчас это всего лишь ширма для крайних случаев, больше ни на что не годится.

— Можно поменять ведро? — обращается Алена к яркому прямоугольнику в потолке. — И принести еще воды? А еще — убавить мощность обогревателя.

Грязные слипшиеся волосы прилипли к щеке. Она страшна в своем унизительном виде. Но это дает силу требовать.

— Эй вы, слышите?

Она вдруг напрягается: силуэт в люке ей незнаком. Это мужчина. На уши натянута вязаная шапка, глаза прячутся под большими черными очками, нижнюю часть лица вместе с носом закрывает платок, связанный концами на затылке. На руках — перчатки. Поверх одежды накинуто длинное нечто вроде пончо. Очень удобно, чтобы скрыть телосложение: снизу может быть очень много всего. А может и нет.

До мужчины долетает запах. Он вздрагивает, быстро кивает и опускает раздвижную алюминиевую лестницу.

Алена вскакивает. Плевать на приличия. Она одевается под уставившимся сверху взором, затем одной рукой хватает ведро с помоями, второй придерживается за лестницу, и когда ноги достигают пятой перекладины, с трудом протягивает ведро вверх.

А не схватить ли похитителя за руку? Что будет, если вцепиться и дернуть вниз? Пусть не получится свалить… хотя это было бы идеально. Его — вниз, сама — вверх… И люк на задвижку.

Размечталась.

Во всяком случае, пока он будет отдирать ее от себя, можно будет сбить очки и посмотреть в глаза.

«Дура. Не вздумай!» Алена чуть не хлещет себя по щекам, чтобы не натворить глупостей. Каков шанс, что перед ней знакомый? Мизерный. А что будет, если она узнает в похитителе знакомого? Тогда ей точно отсюда не выйти. У того, кто решился на преступление, обратного пути нет. Такому проще замести следы, чем жить в постоянном страхе. Концы в воду — и преступления вроде бы не было.

А если она увидит лицо похитителя который ей неизвестен, с этого момента он станет известным, его можно опознать. Итог тот же: глупая смерть, сейчас невыгодная обеим сторонам.

Алена двигается так, чтобы похититель понял: она все понимает и неприятностей не хочет. Вслед за первым ведром вверх отправляется второе, пустое.

Лестница исчезает, раздается смачный хлопок упавшего люка.

Руки сами собой приводят прическу в порядок. Хоть как-то. Потом оправляется халат, вызывающе темный на остриях груди. Алена борется с противоположными желаниями: выглядеть как можно лучше даже в такой безумной ситуации и не привлечь к себе внимание как к объекту насилия.

Люк открывается.

Лестница. Вслед — чистое пустое ведро с пластиковой крышкой.

— Спасибо, — говорит Алена.

Мужчина передает второе ведро, оно до краев наполнено чистой водой. Запястье Алены подгибается под тяжестью…

И она еще думала, что до этого была мокрая. Двенадцатилитровый душ обрушивается на голову и едва не сносит с лестницы.

Ладони протирают глаза, и Алена виновато смотрит вверх. «Давай ведро», — машет мужчина кистью в зимней перчатке.

Теперь халат и вовсе не халат. Перестав его даже придерживать (куда он денется, прилипший?), Алена спрыгивает в лужу за укатившейся емкостью и вновь протягивает вверх.

Видно, что ею любуются. Мужчина этого не скрывает. Вернее, он делает вид, что просто наблюдает, но некие флюиды доносят правду.

Как ни странно, Алене это приятно. С нее течет, как с огородного пугала, волосы и кожа — грязные, запах — как от бомжа… а ей приятно.

Мужчина протягивает губку, и Алена собирает разлившуюся воду в помойное ведро. Наблюдение за ней в открытый люк продолжается.

Кстати, теперь, когда присматривает мужчина, одна из возможностей побега — через налаживание отношений с надсмотрщиком. Над этим можно подумать. Но не торопиться. Алена и так во власти похитителей, стоит ли усугублять положение? Мало, что взбредет ему…

Взбрело. Мужчина карябает фломастером по картонке, показывает:

«Хочешь прогуляться?»

Удивление, страх, сомнения — она не знает, на чем остановиться.

«Сходишь за водой сама» — появляется новое.

Вода! Это решает все. Ален героически кивает и поднимается вверх. Прохладный воздух заставляет зябко съежиться. С халата течет. Мужчина смотрит на восставшие соски. Пусть. Это не худшее, что может с ней произойти.

После узенькой клетушки глухое, не имеющее окон широкое помещение кажется огромным. По бокам горят две мощные лампы-переноски, нависает низкий потолок. В центре — ряды деревянных лавок, дальнюю часть занимает подобие эстрады, все доски свежие, пахнут лесом. Вот, оказывается, что здесь колотили.

Дверей — три. Массивная, из мореного дуба, и противоположная ей стальная закрыты, простенькая боковая приотворена. Помещение похоже на подвал большого дома или здания, из которого убрали все лишнее. Мысль насчет побега беспомощно уползает обратно в берлогу. Стальная и дубовая двери наверняка заперты, и если удастся справиться с надсмотрщиком, найти ключи и выбраться наружу — что там ждет? И чем грозит такое поведение?