Петр Ингвин - Всемуко Путенабо [СИ]

Алена — не боец. Сейчас к ней относятся хорошо, даже пошли навстречу при возникшей проблеме. А что будет при неудачной попытке побега? В том, что попытка будет именно неудачной, можно не сомневаться, для удачной нужно знать, что находится наверху кроме тридцатиградусного мороза.

Ей показывают в сторону двери, которая открыта. Там… рай! Подхватив ведра, пустое и полное, Алена с радостью бросается в санузел. Он переполнен всеми достижениями современности. Глаза разбегаются. Хочется схватиться сразу за все.

Хочется не только схватиться. Пока набирается вода, Алена косится на унитаз и биде. Мужчина понимает. Он делает два шага назад и исчезает из поля видимости. Но открытая наружу дверь…

Внизу на ведре все равно хуже.

А потом она без спросу залезла в душ. На звук божественной падающей воды заглядывает похититель, грозит пальцем.

Плевать.

Хмыкнув что-то невразумительное, мужчина остается внутри, но не требует прекратить сказочного слияния с чудом. Он просто стоит, подпирая косяк, и смотрит.

— А полотенцами здесь не пользуются? — нахально вопрошает Алена, когда мытье закончено, а халат постиран и напялен обратно, мокрый на мокрое.

Полотенец нет. Как и многого другого.

Мужчина молчит.

— Про обогреватель не забудете? — говорит Алена, переступая белый бортик.

Виден неопределенный кивок.

— А еще, пожалуйста, принесите одежду и полотенце. Еще зубную щетку и туалетные принадлежности. Буду очень признательна.

На ее губах — улыбка. В этот момент Алена почти счастлива.

Написанный ответ врезает по мозгам не хуже кувалды, что упала на прохожего из рук работяги со строящегося небоскреба:

«Уже не пригодится».

- - — -

Оставленный без поддержки, Кирилл падает. Корчится от кашля.

— Стоп, пацаны. — Размяв запястья, спортсмен делает быстрый шаг назад. — Он больной, что ли?

Не успевший слинять подросток угодливо пригибается:

— Фюр, он просто замерз.

— Потрогай ему лоб.

Парнишка трогает:

— Холодный.

— С мороза. Еще раз потрогай. Дольше.

— Горячий.

— А ну, вон его отсюда! — Громила, которого назвали Фюром, машет рукой с вытатуированным орлом в сторону выхода. — У меня завтра важный бой, а вы мне гриппозную бациллу приперли! Уроды. И деньги не забудьте вернуть, только близко не подходите. На скамье оставьте. Головой в следующий раз думайте.

Кирилла снова волокут. Теперь вверх. С трудом, больно задевая за каждую из бетонных ступеней, прочь из оформленного в черных и красных тонах подвала и его грозного обитателя.

— Бросим здесь? — предлагает первый парнишка, едва они оказываются на улице. Второй отшатывается:

— Фюр выйдет и увидит. Потом убьет.

Тащат дальше.

— Сюда.

Кирилла сбрасывают в снег у гаражей.

Снова один. Снова лютый холод, почти такой же, как в сердце. Может, в нем — спасение?

Нет, спасение — в гараже неподалеку, откуда тянет дымком. Чудом поднявшись, Кирилл из последних сил передвигается туда.

Слышен стук, похожий на скрип.

— Чего надо? — доносится изнутри грубый окрик.

— Погреться. Немного.

Дверь поддается, и непроизвольно ввалившийся Кирилл падает.

— Пьян? — кривится пожилой мужчина.

Он ремонтирует потрепанную «Тойоту», в руках два гаечных ключа разного размера. Сейчас они выглядят угрожающе.

— Нет. Обокрали.

Мужчина понятливо кивает:

— Бывает. Грейся. И вот что, — он достает из вороха промасленного тряпья кепку и брезентовую куртку-спецовку, — держи. Замызгано, но это лучше, чем ничего.

Одежда летит к двери, где из последних сил пытается встать Кирилл. Он благодарен:

— Спасиб… — И снова заходится в кашле.

— У-у, приятель…

Кириллу не удается узнать, что хотел сказать добрый человек по поводу его состояния. В гараж влетают три невысоких фигуры в натянутых на лица шапках с прорезями для глаз:

— Ты же говорил, он один будет?

— Нас трое, справимся.

Град ударов обрушивается на Кирилла и владельца «Тойоты».

Когда все кончилось, тело себя не чувствует.

Хозяин гаража с кряхтением поднимается и оглядывает пустой, открытый настежь гараж.

— Да-а… — тянет он. — Починил.

Его взгляд падает на Кирилла:

— Эй, бедолага, пойдем, чаем, что ли, напою.

— У меня температура. Кажется, я заболел.

— Боишься заразить? Не бойся. Пару стаканов — и все как рукой снимет.

Мужчина помогает Кириллу подняться.

— Заодно и засвидетельствуешь, когда приедут.

— К… кх-кгх… кто приедет? Полиция? Нет. Мне нельзя.

— Чего нельзя?

— Полицию.

В него упирается недобрый прищур:

— Проблемы?

Кивок.

— Тогда дуй отсюда к чертовой матери. — Вытолкнув Кирилла на снег, мужчина закрывает гараж изнутри.

Ноги начинают вспоминать, как ходить. Трудно. Больно. Но нужно.

— Э-э, друг, закурить не найдется? — доносится из темноты голос.

Не опасный. Вежливый. Именно закурить, а не то, что обычно подразумевается под этой фразой ночью.

К Кириллу подходит припозднившийся прохожий. Он видит плачевное состояние Кирилла, разводящего руками в ответ на просьбу.

— Что случилось? — интересуется прохожий с участливым любопытством. — Помочь тебе добраться до дома? Ты где живешь?

Ответ он выслушать не успевает. Из уже известного Кириллу подвального помещения выходят натренировавшиеся Фюр с командой и видят разговаривающую парочку.

— Ты? Опять здесь? — взгляд Фюра направлен не на Кирилла. — Предупреждали же: еще раз увидим…

Собеседник Кирилла уже сверкает пятками. За ним несутся несколько спортивно сложенных теней, остальные накидываются на Кирилла.

— Вот тебе, ублюдок! — лупят его сразу несколько человек. Наверное, приняли за приятеля того, сбежавшего.

Не сразу раздается удивленный возглас:

— Это же больной, которого мальцы притаскивали…

— Черт. Уходим!

Еще удар, на прощание.

Топот. Тишина. Мороз.

- - — -

Рука, гладящая ее волосы, стала еще нежнее:

— Глупая…

— Я пришла за ответами. — Жанна твердо глядит на мать. — И я не глупая.

— Ты ничего не знаешь о любви.

«Это я-то?» — ухмыляется в душе Жанна. Вслух:

— Ну так расскажи.

— Придется, — вздыхает мама и смотрит вдаль. Чувствуется, как ей трудно подбирать слова.

Жанна понимает, что происходит нечто небывалое. Сегодня — их первый разговор на эту тему. До сих пор ограничивались общими словами, намеками или, наоборот, многословными нудными нотациями. Нотации требовались, когда конфликт поколений набирал силу, а после того, как накал страстей спадал, тема уходила в тень.

Отношения в семье строились на доверии. Родители не лезли в жизнь Жанны, она старалась не слишком мешать им.

— Я знала, что однажды этот разговор состоится. Вернее, догадывалась. И всячески отодвигала его, надеялась, что пронесет, — мама прикусила губу, — думала, что все останется внутри, между мной и Альфредом.