Анатолий Райтаровский - Азарт простаков

— Нет, он на рыбалку, как всегда! — недовольным тоном буркнула Татьяна. — Ты же знаешь!

Это Эмилия, будучи в городе, уговорила дочку приехать на пару деньков отдохнуть и помочь мамочке по хозяйству. А Танечка всегда обожала шашлыки на свежем воздухе и свежую клубничку с грядки.

Дочке уже к тридцати пяти, а детей нет — внематочная беременность шесть лет назад. Лечится, об удочерении или усыновлении слышать не хочет. Надеется.

Сама Эмилия находилась в тяжёлых раздумьях. Конечно, женщины по необходимости обостряют или притупляют свои чувства, а также манеру их выражения. Душевное равновесие Эмилии, и без того хрупкое, было в дни городских хлопот нарушено вездесущей Ленкой.

Позвонила, расхвасталась своей прекрасной жизнью с щедрым и добычливым капитаном. А напоследок мимоходом поинтересовалась, как дела Эмилии по завладению тремя сотнями дармовых тысяч.

— Дерьмовые они, а не дармовые! — вспылила Эмилия. — Жулики это придумали! — В пылу она забыла, что успела отправить очередной заказ.

— Почему? — лениво произнесла Ленка. — Они публикуют фотографии призёров. Не врут. Может, и тебе ещё повезёт.

Какая-то двусмысленность послышалась в этих словах Эмилии. Ей, Ленке, значит, уже повезло, а ты, подруга, старайся, подтягивайся! Потом уж сообразила — раз Ленка в курсе публикации в письмах фотографий истинных или подставных призёров — значит, сама это дело не бросила.

Несмотря на всё своё благоденствие. А важничает! Хвастается своим капитаном!

Да захоти Эмилия, она этого капитана у Ленки на счёт «два» отцепила бы. Кстати, Лёня по внешности мозгляку капитану сто очков даст. И вообще — мужчина свободный, руки пришиты как надо. Выпивает? А кто сейчас не выпивает? У кого здоровья нет! И то далеко не все.

Отрицательных эмоций у Эмилии накопилось в избытке, но выплёскивать их на Ленку было глупо — приняла бы за зависть. Безосновательно! Влекомов — другое дело. И заслужил больше.

А Влекомов ни сном ни духом не ведал, какие опасности его подстерегают. Ждал пятницы с нетерпением. И дождался.

Большинство садоводов в Оредежском направлении по пятницам ехали чоловскими электричками, дополнительными. На Витебском вокзале, придя загодя, можно было расположиться в вагоне на любимом месте у окна и читать спокойно новую или хорошо забытую старую книгу.

Кстати, одно из преимуществ склероза — прочитанную книгу через несколько месяцев можно читать как свеженькую.

Влекомов и расположился на вышеуказанном месте с заранее обдуманным намерением. И только окунул нос в газету, услышал:

— Привет! Какую прессу предпочитаем: белую, красную, жёлтую? — это напротив размещался Витя Патока, садовод с соседней Четвёртой линии.

— Разноцветную! — улыбнулся Влекомов. — Я уже давно не витязь на распутье: пошёл направо — будешь читать только белую, налево — красную, выбрал прямой путь — предпочёл жёлтую!

— Значит, по-прежнему колеблешься вместе с линией партии! — определил Патока.

Патока не было его прозвищем — то была его сладкая фамилия. Не соответствующая вкусу его речей. Лицо — круглое, смуглое, с казачьими усиками — под пятьдесят, крепкий. Кем работает, Влекомов точно не помнил. Вроде бы — слесарем на заводе имени Климова. Руки у Вити — задубевшие, натруженные.

Встречались редко, мимоходом. Но выпивать совместно приходилось.

Дачная специфика — со временем выясняется, что пип со всеми в километровом радиусе.

Поездные торговцы сновали по вагонам, предлагая всё необходимое, кроме крупногабаритной мебели.

Витя польстился на мороженое. Влекомов отказался.

Исчезновение тяги к сладкому — признак утраты детскости восприятия мира. Так подумал Влекомов, а Патока будто прочитал его мысли:

— С детства как полюбил сладкое, особенно мороженое, так и не могу себе отказать в этом. Жена дитём называет. Хотя и сама не отказывается от сладенького. А иногда инициирует потребление.

— Совращать — женское занятие со времён Евы! — поддакнул Влекомов.

— Ну и спасибо им за это! — отреагировал Патока. — Часто мужик безынициативен, как панда.

— Ага, спасибо им, что люди рая лишились из-за женской инициативности! — подначил Влекомов. — Господа нашего разгневали грехопадением.

— Думаю, не самим грехопадением Адам и Ева рассердили Его, — задумчиво изрёк Патока, всосав порцию мороженого. — Древо познания было посажено Господом на самом видном месте в раю. Значит, когда-нибудь Он позволил бы им вкусить с него. А они предались плотским утехам, не созрев морально. Как акселераты в лифте. Вот Господь и изгнал их для дозревания.

— Интересная точка зрения, — согласился Влекомов. — Дозревание — значит эволюция. Очень медленный процесс.

— Ну, насчёт эволюции согласен и такую байку тебе расскажу, — пообещал Патока.

И была земля покрыта болотами, и гады кишели в них, и смрад был великий, и мерзость была. И проходили миллионы лет, а гады кишели и кишели, а мерзость и зловоние густели.

И спустился Господь с небес и поморщился от смрада. И высморкался Всевышний и рек ангелам:

— Бездельники! Хоть бы фимиам воскурили! Запустили всё без Меня! Даже на миллион лет отлучиться невозможно! Складывается впечатление, что вы и аттестатов зрелости не имеете. Теорию эволюции забыли!

— По утверждённой Вами программе, — обиженно возразил ангел-секретарь, — теория эволюции будет разработана через 130 миллионов 346 тысяч 281 год этим… как его… — Ангел-секретарь стал быстро листать папку.

— Вот то-то! — усмехнулся Господь. — Теория! А мы — практики! Нам ждать незачем! Созвать общее собрание!

И засим обратился к земноводным:

— Ну что, гады, не надоело пресмыкаться?

— Господи помилуй! — умильно воскликнул один из гадов. — Как же это может надоесть! Мы привыкши!

— А чего ещё делать? — угрюмо спросил другой.

— Пора самим соображать, — нахмурился Господь. — Времени у вас достаточно, могли бы раскинуть мозгами!

— Так ведь нечем раскидывать! — отозвался угрюмый. — Я тут одного гада завязал двойным морским, через день хотел развязать и не смог — самому не вспомнить, как завязал.

— Память развивать надо! — поднял Господь перст Господень. — Стихи наизусть учите!

— Их сперва сочинить нужно! — не унимался угрюмый.

— Тьфу ты! — рассердился Всевышний. — Погоди, сделаю тебя критиком лет через миллионов сто тридцать — попрыгаешь, перестроишься!

— А мне чё! — дёрнул хвостом угрюмый. — Мне особенно перестраиваться не надо. Я и сейчас любого двойным завяжу!

Господь счёл за благо с критиком больше не дискутировать и обратился к прочим гадам:

— Значит так, ребята — пора развиваться! Займитесь физической и умственной работой! Главное — оптимальное сочетание! Рекомендую также бег трусцой.