Ольга Карпович - Стамбульский реванш [litres]

– Мальчик, ты не подскажешь, нет ли тут поблизости зоомагазина? – спросила Виктория, поравнявшись с ним.

– Есть! – радостно отозвался мальчишка. – Пойдете вон по той аллейке, затем налево, через дорогу и… Какой милый! – Он протянул руку к щенку. – Можно погладить? А как его зовут?

– Хэллбой, – ответила Виктория.

И глаза у мальчишки загорелись:

– Ух ты! Как супергероя, да?

Планшет был забыт. Мурат отложил его на скамейку.

«Дело сделано!» – отметила про себя Виктория.

И, подойдя к ней вплотную, мальчик начал играть со щенком.

– Любишь собак? – спросила Виктория.

И мальчишка энергично закивал.

– Послушай-ка. – Виктория сделала вид, будто ее только что осенила удачная мысль. – А может, ты тогда поиграешь с ним минутку? А я пока сбегаю в магазин? Он совсем маленький еще, пугается, когда вокруг много людей.

– Конечно! – обрадовался Мурат. – Не волнуйтесь, я с ним побуду. Мы классно поиграем, правда, Хэллбой?

– Спасибо тебе! – искренне поблагодарила Виктория и, передав щенка на руки мальчику, быстро пошла прочь по аллее.

Теперь дело было за Асей. Пройдя буквально пару шагов, Виктория услышала за спиной какую-то возню, заливистый лай и вскрик пацана:

– Хэллбой! Стой! Ах, куда ты?

А обернувшись, увидела такую картину. Сквозь кусты тенью проскользнула полосатая кошка, за ней, тоненько, но очень задорно тявкая, мчался таксеныш. А за ним испуганно семенил Мурат, окликая щенка.

– Простите! – на бегу бросил он Виктории. – Я его не удержал. Он увидел кошку и…

– Ты не виноват! – заверила она, включаясь в погоню. – Он же охотник, у него инстинкт. Ничего, сейчас мы его!

Все это значило, что Аська сработала верно – в нужный момент выпустила из сумки кошку, которую они привезли с собой. Кошка была обыкновенная, уличная. Они поймали ее неподалеку от виллы Мустафы. А вот за щенка пришлось выложить кругленькую сумму. Один из охранников только вчера привез его из зоомагазина.

Теперь главным было не поймать таксеныша слишком быстро – чтобы Ася успела скопировать с брошенного без присмотра планшета все, что нужно. Кошка вскарабкалась по стволу на дерево. Хэллбой принялся носиться вокруг, задирая острую мордочку вверх и громко лая.

– Давайте я с той стороны… – предложил Мурат и на четвереньках пополз под низко нависающие над землей ветки.

– Осторожно, не поранься, – увещевала его Виктория. – Ах, черт вертлявый, опять улизнул.

В целом на поимку щенка ушло минут десять. Виктория надеялась, что Ася все успела. По крайней мере, когда они вернулись к скамейке, планшет лежал на том же месте, как будто никто к нему и не прикасался.

Запыхавшийся Мурат передал щенка Виктории и в последний раз потрепал его по ушам.

– Какой ты классный! Хоть и непослушный. Эх, как бы мне хотелось иметь такую собаку…

– А знаешь, – Виктория задумчиво взглянула на Мурата. – Мне почему-то кажется, что однажды она у тебя появится. Спасибо тебе! Ты добрый и очень отзывчивый мальчик!

Когда она вернулась к машине, Ася уже сидела на заднем сиденье.

– Домой! Скорее! – скомандовала Виктория водителю.

Ася же с победным видом продемонстрировала ей флешку:

– Але-оп! Надеюсь, это немного взбодрит нашего унылого адвоката. И он всему миру докажет, что я не виновата, а заодно камня на камне не оставит от моего пронырливого бывшего супруга.

– Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке). Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятьях она была всегда Лолита, – произнес Альтан со сцены.

Его удивительный голос, на который Виктория списывала едва ли не половину ответственности за постигшее ее наваждение, струился в зал тихой музыкой. Он был словно мелодия, светлая и печальная, но в самом своем очаровании имевшая какой-то болезненный излом. «Обреченная», – вот как она назвала бы для себя эту песнь, которую пел зрителям Альтан.

Зал Moda Theatre Kadikoy был забит до отказа, но публика, которой не удалось достать билетов и не хватило контрамарок, продолжала штурмовать театр снаружи. Еще бы, небывалый случай! В Стамбуле, в самом сердце пускай и европеизированной, но все же мусульманской страны дают «Лолиту»! Виктория, сидевшая в глубине ложи и наблюдавшая за происходящим сквозь уже ставшую привычной прорезь никаба, мысленно поздравила себя с тем, что все рассчитала правильно. Инвесторы не называли худруку конкретного произведения, которое хотели бы видеть на сцене его театра. Но специально упирали на то, что чем провокационнее и скандальнее получится спектакль, тем больше у них будет шансов выйти на международный фестиваль. Кто же не захочет посмотреть, что это такое отчудили обычно консервативные турки?

Воодушевленный худрук называл то одно, то другое произведение. Инвестор с выражением разочарования и скуки на лице предлагал подумать еще. И наконец победный шар был загнан в лузу: худрук, шалея от собственной смелости, признался, что его мечтой всегда было поставить спектакль по набоковской «Лолите». И Ремзи Давутоглу, директор фонда помощи животным, мгновенно оживился:

– Дельная мысль! Я, признаться, сам не читал. Но вроде бы вещица во всем мире известная, и название на слуху. Верно?

Худрук заверил, что так оно и есть, Ремзи дал согласие, и подготовка к спектаклю началась.

И вот наконец настал день премьеры, которого столько времени ждали и Виктория, и стамбульская театральная общественность, и, конечно, поклонницы главной звезды, заранее предвкушавшие очередной его триумф. И Виктория должна была признать, что триумф этот состоялся.

Она отлично помнила, что Альтан обладал дарованием такой силы, к которому невозможно было привыкнуть. Всякий раз, приходя на репетиции в тот период, когда он играл Астрова в «Дяде Ване», она заранее знала, что будет потрясена, и всякий раз реальные ее впечатления затмевали любые их ожидания. Альтан поражал каждый раз, как в первый, умудрялся найти новый оттенок интонации, новую деталь, отчего роль начинала играть чуть другими красками. И сейчас, мечась по сцене в образе обезумевшего от утраты обожаемого существа, омерзительного в своей порочности и в то же время жалкого до судорог Гумберта, был великолепен. Должно быть, это и в самом деле была роль его жизни.

Виктория всматривалась в его лицо, искаженное мукой, настороженное; в глаза, горящие лихорадочным огнем, – найти ее, свою Лолиту, вернуть во что бы то ни стало, потому что иначе смерть; в его заломленные в отчаянии руки; в кривящиеся губы; в выступающую из распахнутого ворота рубашки шею, на которой билась синяя жилка… Несчастный психопат, запятнанный злой гений, каждое чувство которого, каждый всплеск страсти оборачивается уродливым наваждением, калечащим и его самого и тех, на кого оно направлено. Осознающий всю глубину своего преступления, но в то же время понимающий, что, повторись все, он совершил бы его снова.