Татьяна Полякова - Четыре всадника раздора [litres]

– Вы говорили, что Инга на редкость послушный ребенок.

– Да. И что? Кто ж в школе не дерется? Других странных случаев я не припомню. Не тратьте время на чепуху. Лучше отыщите того мерзавца, что едва меня в гроб не свел. Но и это не главное. Максимильян Эдмундович, обещайте, что дочь найдете.

– Приложим все усилия, – кивнул Бергман, поднимаясь, – а вы выздоравливайте.

– Я перед дочерью виновата, – вдруг сказала Боровская. – Если разобраться, я ее никогда не любила. То есть любила, конечно, но не ее саму. А идею. Дочь, к тому же единственная. Близки мы никогда не были. Я от нее быстро уставала. По сути, мне одно надо было: знать, что у нее все в порядке. Чтоб самой жить спокойно. Отец ее любил. По-настоящему. А я – нет. Теперь вот понимаю… И выходит: ничего я о ее жизни не знаю. Чужие люди. Она сама по себе, я сама. Тяжело о себе узнать такое… Я ведь всегда себя хорошей матерью считала. Это я к тому вам все рассказываю, Максимильян Эдмундович, что мне очень надо… Все исправить, понимаете? Дочку увидеть, по-другому жизнь построить.

– Мы сделаем все возможное, – суховато ответил Бергман.

– Сделайте. По гроб обязана буду. А знаете, – она неожиданно засмеялась: – Человек – скотина странная. Вот сейчас каюсь, Бога молю. А ведь не факт, что, когда дочка вернется, все по-старому не пойдет. Ступайте, – махнула она рукой. – Чего слушать старую дуру.

– Ей нелегко, – заметила я, косясь на Бергмана, когда мы шли по коридору больницы.

Он кивнул.

– Она умная женщина.

– Это ты о том, что на своих ошибках люди редко учатся?

– Почти никогда, – пожал он плечами.

Мы спустились к парковке, и я сказала:

– Поеду к Зорину. Возможно, удастся поговорить с девочкой.

– Тебя заинтересовала эта история с синяками?

– И это тоже. Тихая девочка-сирота, а в доме бог знает что творится.

– Хорошо, а я займусь Аделаидой.

– Ее связями с нечистой силой? – усмехнулась я.

– Терпеть не могу этих доморощенных чернокнижников, – серьезно заявил он, чем, признаться, меня удивил.

– Да? – неопределенно произнесла я. – А причина?

– Они понятия не имеют, во что вмешиваются.

– Ага, – кивнула я. – Тебе видней. По мне, так от нечистой силы в принципе стоит держаться подальше.

Мы все еще стояли возле машины Бергмана. Он махнул рукой, прощаясь, и сказал, точно вспомнив нечто важное:

– Тебе не обязательно там оставаться. Клим один справится. Он профи.

Максимильян открыл дверцу «Ягуара», а я спросила:

– Больше ничего не хочешь сказать?

Он посмотрел с недовольством, покачал головой и все-таки задал вопрос:

– Он что-нибудь говорил о своей карте?

– Нет.

Помолчав, Бергман продолжил:

– Было бы неплохо на нее взглянуть. Узнать, какие сны он видит.

– У него нет сомнений в том, кто он. И он помнит все свои жизни.

– Значит, ему повезло больше, чем нам.

Он сел в машину и, еще раз махнув рукой на прощание, уехал. А я чертыхнулась сквозь зубы.

Говорят, что психи не заразные… как же… Похоже, я начинаю верить во всю эту чушь. Но по дороге к стоянке такси размышляла я не о коллективном безумии, а о нелюбви Бергмана к чернокнижникам. Они, видите ли, не знают, во что вмешиваются, а он, надо полагать, знает. Верно говорят: «В чужом глазу соломинку увидишь».

Клима в доме не оказалось, машины Зорина я тоже не увидела, значит, Клим отправился вслед за ним.

Я прошлась по участку, поглядывая в сторону зоринских владений. Тишина. Только в нескольких окнах горел свет. Домработница в отпуске, значит, девочка, скорее всего, дома. Одна? А может, у хозяев нет привычки выключать свет? Вполне возможно, если чертей боятся. Хотя боялась, похоже, одна Мария Тимофеевна.

Я устроилась в кресле на веранде, ежась от холода. Температура упала, ночью обещали минус три… В такую погоду девочка вряд ли отправится гулять. Хотя почему бы не встретиться с подругами, не сходить в кино? Помнится, мне плохая погода не мешала. Вопрос, есть ли у Инги подруги. Похоже, что нет. Тихая воспитанная девочка с синяками на руках и шее. Боровская, скорее всего, права, Инга не поладила с кем-то из одноклассников. И ничего не стала говорить взрослым, с точки зрения подростков это стукачество. Решила сама разобраться с обидчиками?

Свет в доме я не включала, сидела в темноте, жалея, что не прихватила плед. Кажется, я видела его на спинке дивана. В том, что я сижу на веранде, не было никакого толка, но возвращаться в дом не хотелось.

Дождаться Клима? Или ехать к Бергману? Как-то это совсем по-глупому. Приехала, посидела на веранде и уехала. Почему бы не отправиться к Инге с какой-нибудь просьбой? Соли попросить? А что? И попытаться завязать разговор. Если она в доме одна, ей наверняка тоже невесело.

В этот момент до меня долетел какой-то звук, не звук даже, скорее шорох. Я прислушалась и теперь отчетливо различала шаги, на соседнем участке кто-то двигался.

С сильно бьющимся сердцем я приблизилась к туям. Так и есть, в паре метров от меня прошла девочка, лица я не видела, но не сомневалась: это Инга. Она уверенно направлялась к калитке. Значит, это не вечерняя прогулка в саду, она собирается покинуть участок.

Я ускорилась, чтобы оказаться возле своей калитки раньше, чем Инга окажется у своей. Учитывая, что расположены они совсем рядом, мы запросто могли столкнуться. Очень надеясь, что петли не скрипнут, я открыла калитку и на четвереньках шмыгнула в ближайшие кусты. Тут показалась Инга. Свет из мансарды едва доходил сюда, но его оказалось достаточно, чтобы я ее разглядела.

Закрыв за собой дверцу, она немного постояла, сунув руки в карманы стеганой куртки. Вглядывалась в темноту, но, к счастью, в противоположную от меня сторону, так что можно было надеяться, она меня не обнаружит.

Прошло минут пять. Девочка достала мобильный, быстро набрала сообщение, дождалась ответа и, осторожно ступая, направилась к оврагу.

Что она там собирается делать, неясно. Инга, держась за ветки, начала спуск. Никакой тропы под ногами точно не было, я слышала, как скользят ее ноги по опавшей и успевшей подмерзнуть листве.

Я собралась последовать за ней, прикидывая, как сделать это бесшумно. Отойти на десяток метров? По тропе еще можно спуститься тихо, но вот так, в темноте, то и дело натыкаясь на ветки.

Очень занятая своим делом, я и не заметила, что поднялся ветер. Облака вдруг расступились, и впереди показалась луна, яркая, как фонарь, осветив все вокруг серебристым светом. Деревья выглядели причудливо, точно в черно-белом фильме.

Теперь я хорошо видела Ингу, но о том, чтобы последовать за ней, не могло быть и речи. Обернувшись хотя бы раз, она меня непременно заметит. Однако девочка, достигнув дна оврага, остановилась, а потом села на поваленное дерево.